|
|
|
       
| ||
| ||
| На начало | ||||||||||||||||
Наши баннеры 
|
Мимо проходила целая "Русь"
Поздним вечером 4 августа 1917 года два поезда прошли станцию Тюмень и по проложенным через город путям прибыли на пристань, где и остановились. Из вагонов никто не выходил, кроме полковника Кобылинского. Евгений Степанович вышел, осмотрелся и спустился по деревянной лестнице к пристани, где ожидал пароход «Русь». Капитан уже ждал его. Они коротко переговорили, и командир отряда специального назначения отправился обратно к поездам. Уже там дал команду выгружаться. Сначала из поезда номер два посыпались солдаты. Выстроились в те же самые, как в Петрограде, четыре линии – две внутрь, две наружу, по обе стороны лестницы – цепью до самого трапа. На трап, чтобы принимать сопровождаемых, поднялся штабс-капитан Аксюта. У спецвагона остался сам Кобылинский. Наконец, усталые, немного встревоженные пленники стали медленно спускаться на брусчатку. – А нам не дадут посмотреть Тюмень? – спросил Алеша шепотом у отца. – Думаю, не в этот раз, – так же тихо ответил Николай Александрович и добавил: – Хотя тут есть улица Царская. Дед мой всего лишь раз по ней проехал, когда был цесаревичем, и она стала Царской… – Папа, смотри, на горе, на берегу, – храм, – указал Алеша на купола Ильинской церкви, даже в темное время суток отливавшие золотом. – Да, там церковь в память присоединения Сибири… – начал пояснять государь и замер. Он увидел, что на крутом берегу стояли на коленях монахини и молились в сторону парохода «Русь». Император перекрестился и поклонился в их сторону. Алеша машинально повторил движение за ним. Потом и Александра Федоровна, и дочери увидели монахинь. Доктор Боткин поклонился монахиням до земли, а за ним и вся свита. Последним, когда уже все двинулись к трапу, сняв фуражку, осенил себя крестным знамением Кобылинский. Он не видел, как в мягких, но густых сумерках пленников и охранников благословляла игуменья. * * *Поезд, в котором ехал Орлов на Тюмень, был, мягко говоря, переполнен. Люд был разный, классность вагонов теперь уже никем не соблюдалась: женщины, дети, дезертиры-солдаты, крестьяне, прижимающие поближе к себе свои котомки, люди, по которым нельзя было определить их недавнее сословие, заметно все же выделялись из всех бывшие дворяне, что сидели тихо, уткнувшись в газеты и книги, а также приказчики и коммивояжеры, которых можно было распознать при любой власти. Дезертиры пили группами, орали и хохотали на весь вагон, сквернословили и резались в карты. И только Орлов в кожаной куртке и фуражке был похож на комиссара. Он сидел рядом с притихшей женщиной «из бывших», что держала на коленях саквояж и пыталась смотреть в окно, хотя игравшие рядом в карты четыре солдата постоянно привлекали ее внимание громкими выкриками и матом. Играли они в «очко» на все подряд: на керенки, на царские ассигнации и серебряную мелочь, на махру, на какие-то шмотки, что явно где-то намародерствовали, на мельхиоровые ложки и подстаканники, портсигары и даже дамское белье, которое, проигравшись, видимо, до дна своего вещмешка, поставил на кон солдат по имени Федор. Так его называли остальные. Белье он тоже проиграл. – Ну все, у тебя, Федор, даже махры не осталось. На твои портянки мы играть не будем. Остальные засмеялись. Федор стал злобно оглядываться по сторонам. Взгляд его не мог не остановиться на барышне, что сидела рядом с Орловым. Он, присвистнув от радости, увидел в ее ушах сережки. – А, похоже, у меня кое-что еще есть, – объявил остальным Федор. И, как заговорщик, наклонился к женщине: – Барышня, а позвольте-ка ваши сережки. Я ненадолго. Отыграюсь, верну. Женщина без вопросов сняла сережки, хотя к ее глазам подступили слезы, и протянула их солдату Федору. – Ну, не куксись, барышня, – улыбаясь, подбодрил ее Федор, – щас вмиг отыграемся! Орлов заметно напрягся, но не вмешивался. Раздали карты. Федор потянулся к колоде, взял еще – и понял, что у него перебор. Его напарники дико расхохотались. Но Федор уже не стал расстраиваться, он бесцеремонно протянул руку к саквояжу соседки Орлова. – А ну-ка, барышня, помогите фронтовику. Я за вас там кровь проливал. Дайте глянуть, может, у вас там, окромя белья кружевного, что получше есть? На этот раз Орлов жестко перехватил его руку. – Э, милок, тебе чего надо? – возмутился такой наглостью Федор. – Хошь не доехать никуда?! Мы ж тебя вмиг с поезда сбросим. Это революционная экспроприация, понял? – слово «экспроприация» он выговорил с трудом и запинками. – Так вы, товарищи, революцию позорите. Сережки барышне верните, – комиссарским тоном ответил Орлов. Остальные трое игроков тоже напряглись. – А ты тут не командуй. Нет теперь у нас ни офицеров, ни командиров. Мы сами по себе, – сказал один из них. – А совесть есть? Женщин грабить – это вы можете, я понял. Федор, наконец вырвав свою руку, прищурился на Арсения: – А ты какой-то подозрительно грамотный… – И с размаху хотел ударить Орлова, но его рука пролетела мимо, зато сам он получил удар точно в лицо и упал на спину, вылетел в проход. – Хороша зуботычина, – оценил один из игравших, и все остальные встали. Встал и Орлов. – Э, ты че это, братец, разбушлатился, комиссар что ли какой? Али из бывших? – прищурился тот, которому по душе пришелся удар Арсения.
Женщина с испугом смотрела на Орлова. Он, глянув на нее, успокоил: – Все будет хорошо. – Затем обратился к дезертирам: – Вы сядьте лучше, потому как упасть всегда успеете, или я прикажу, и вас на ближайшей станции расстреляют. Как дезертиров. Ближайший солдатский комитет даст добро. Ясно? Такой поворот явно не вписывался в планы игроков. Федор, который было поднялся снова кинуться в драку, тоже замер. Ждал реакции товарищей. Те растерялись. Тот, что был явно за старшего в их команде, решил: – Не, ну точно комиссар, эсер какой-нибудь. Ладно, братцы, мы с ними со всеми еще поквитаемся. – Бросил выигранные сережки барышне на колени. – На, носи, пока вместе с ушами не оторвали. Пошли-ка, братцы, куда-нить в другой вагон на пока. А там, глядишь, и на комиссара управа найдется. Они ушли. Федор демонстративно сплюнул кровью под ноги Орлову и напуганной женщине. Она машинально стала надевать сережки. – Не надо: действительно, не эти, так другие оторвут… – предупредил Арсений. – Муж подарил. Перед отправкой на фронт, – будто стала оправдываться барышня. – Погиб? – Его свои же солдаты застрелили… Не хотели в атаку. С немцами договорились не стрелять… – Сочувствую, – сказал Орлов сухо, но стараясь выразить сострадание. – Спасибо вам. Вы очень рисковали. – Она даже положила ладонь на его руку. – Не за что. Отдыхайте. Вы куда едете? – До Екатеринбурга. К маме. Она там учитель в гимназии… была… – Ну, стало быть, вам еще день продержаться осталось. Будьте рядом. Простите, мне надо подремать. Я несколько ночей не спал. Орлов надвинул на глаза фуражку и навалился на стенку. Наверное, надо было спросить, как ее зовут, продолжить разговор: по всему было видно, что именно на это женщина настроена. Она еще долго смотрела на него, словно через этот взгляд могла понять – кто он. * * *Ранним утром все охраняемые, не сговариваясь, но с разрешения Кобылинского и Аксюты вышли на палубу парохода «Русь», что неспешно пыхтел вдоль берегов Туры. Причина тому была простая и веская. Николай, Александра и Алеша стояли у борта и смотрели в сторону берега, где в рассветных лучах виднелось село Покровское. – Ники, ты видишь, наш друг говорил, что нам придется побывать на его родине. Капитан сказал – это Покровское. – Да, я помню. Как помню и другие предсказания Григория… – Супруги посмотрели друг другу в глаза, Николай понял, что напугал Александру, у которой было иное – романтическое настроение, попытался сменить тему: – А название хорошее, от слова Покров… Видимо, там храм с таким названием. – Григорий об этом рассказывал, – переключилась Александра. – Рассказывал, как его поначалу гнали из села. Николай замолчал, смотрел в сторону берега так, как обычно смотрел в окно. И тут Алеша неожиданно спросил: – А правда, что дядю Григория выкопали из могилы и сожгли? Николай и Александра вздрогнули. С явным испугом обратили взгляды на наследника. Он, словно оправдываясь, начал: – Глеб рассказал… – выдал он сына доктора Боткина. Александра его перебила: – Это слуги антихристовы, они хотели, чтобы и праха его на земле не осталось. Один из солдат караула сказал, что Григорий сел в пламени, они испугались и разбежались сначала. – Как сел? – наморщил лоб Алеша. – Это под воздействием высокой температуры, – поторопился объяснить отец. – Огонь, Алеша, огонь. Алеша задумчиво отвернулся, стал смотреть на берег. Потом вдруг тихо сказал: – Нас тоже сожгут. Николай и Александра снова заметно вздрогнули. С двух сторон обняли сына. Подошли Ольга и Татьяна. Тоже прижались к родителям. Мария по расположению своему как обычно беседовала с матросами. Анастасию развлекал сын лейб-хирурга Коля Деревенко – друг Алеши. Два матроса – Нагорный и Седнев – стояли на самом носу и тоже смотрели вдаль. Пожалуй, только они были на этом пароходе под названием «Русь» уместны. Так почему-то подумал император. На берегу замахали руками мальчишки, которые ловили рыбу. Еще бы! Мимо них проходила целая «Русь», да еще и гудок дала, который улетел в легкую туманную дымку. * * *К Тобольску подходили на закате. На палубе стояли все Романовы, Кобылинский, офицеры и солдаты охраны. – Когда наш пароход подходил к этой пристани в девяносто первом году, город встречал нас колоколами. Такой замечательный был трезвон. Небо сияло от куполов храмов, – тихо сказал Николай Александре. – Да ты только посмотри! – указала рукой Александра Федоровна. Николай прищурился в сторону берега. А на берегу – огромная толпа жителей Тобольска всех сословий. Среди всех выделялся стоявший чуть в стороне епископ Гермоген. Многие приветственно махали руками, что-то выкрикивали. Но в целом все было очень спокойно. – Откуда они узнали? – спросил Николай. – Думаю, что слово быстрее, чем пароход или поезд, – даже быстрее, чем аэроплан, – улыбнулась Александра. – Через два дня после нашего отъезда газеты написали о вашей ссылке в Тобольск. Непонятно только, почему там было сказано, что жена и дети, свита поехали с вами добровольно, – пояснил Кобылинский. – В любом случае, они бы поехали… – заметил Николай Александрович. – Да, простите, что вмешался, – смутился Евгений Степанович. Подошли Пьер Жильяр и Алексей. За их спинами топтался огромный и добродушный Нагорный, подошла Александра Теглева. Алеша тоже с интересом слушал Жильяра, который, судя по всему, уже давно вел свой рассказ. – Петр Великий назначил сюда губернатором, первым губернатором огромной земли, Матвея Гагарина. Он был до этого даже комендантом Москвы! – Но я читал, что его повесили за лихоимство! – вспомнил Алеша. – Совершенно верно, Алексей Николаевич, но там, знаете ли, дело темное. Тогда поговаривали, что Гагарин чуть ли не Сибирь хотел под себя увести. С китайцами торговал, а пошлины утаивал. Темное дело. Потому ваш славный предок, еще когда Гагарин воеводою в Нерчинске был, назначал расследование. А там уж – сколько веревочке не виться… – Понятно… – вздохнул Алеша, который сегодня сам был в роли арестанта. – Так вот, в Тобольске было много пленных шведов, – поторопился продолжить Жильяр, чтобы уйти от неприятной темы. – Некоторые переходили на русскую службу. И, что удивительно, они обустраивали город! Городская дума еще в 1909 году подсчитывала, сколько они сделали. Полагаю, каждый пятый житель Тобольска был либо шведом, либо другим, но европейцем… Но Алексея заинтересовало другое: – Переходили на русскую службу? Так они же только что были врагами?.. Алеша задумался, глядя на берег. Ему виделись времена Петра Великого... В этот момент Николай Александрович увидел Гермогена. Увидев епископа, Николай Александрович вспомнил, как когда-то Гермоген привел во дворец Распутина и как сам же после выступил против «друга семьи». Император чувствовал вину, что не вмешался в спор Гермогена с Синодом и позволил выслать его в дальний монастырь… Когда пароход уже приблизился к берегу, их взгляды пересеклись. Император вдруг склонил голову, в его голове прозвучала мысль: «Прости меня, отче…» Гермоген осенил его крестным знамением, тихо прошептал: «Прости меня, государь…», – развернулся и резко ушел, за ним – отец Алексий и иподьякон, которые его сопровождали. Никто вокруг не заметил этой сцены. * * *«Русь» пришвартовалась. Алеша пришел в себя от удара бортом о пристанские швартовые тумбы. Матросы сбросили трап. По нему сначала спустились в две цепи солдаты отряда особого назначения. Рассекли и отодвинули толпу встречающих и зевак. Как только путь был освобожден от разного люда, Кобылинский подошел к императору: – Николай Александрович, я должен проверить готовность губернаторского дома к вашему приему. Комиссар Макаров должен был все подготовить. Пока здесь будет командовать капитан Аксюта. Николай кивнул. Полковник после того быстрым шагом устремился к комиссару Временного правительства в Тобольске Пигнатти, что ждал его вместе с другими у дальних пристанских зданий. Пигнатти словно опасался встречать императора, на всякий случай держался поодаль. Тут опомнился оставленный Кобылинским командовать Аксюта. – Граждане Романовы и сопровождающие лица, прошу вас пройти в ваши каюты до возвращения полковника Кобылинского, – огласил он просьбу-приказ. Все молча стали расходиться, как и толпа на берегу. – Ну вот – и царя толком не повидали, – донеслось оттуда.
Фрагмент романа Сергея Козлова,  Наверх | |||||||||||||||
|
© Православный просветитель
2008-24 гг.