• «Я – Михайло Калашников, христианин и православный по вере своей»
• Жизненно и прочно одно добро
• Боевая подруга: женщина и танк
• Мысли об образовании
• «Смотрю на мир сквозь призму храма»

Царская семья в Тобольской губернии

(Продолжение. Начало в №106)

Жители Тобольска в большей своей массе к царской семье относились доброжелательно. Когда царская семья стала испытывать затруднения с продуктами, нашлись в Тобольске добрые люди, которые стали их снабжать продовольствием. Монахини Иоанновского монастыря проявляли постоянную заботу о царской семье в снабжении ее продуктами.

Вместе с тем у Панкратова (комиссар Временного правительства В.С. Панкратов, с 1 сентября 1917 г. находился при царской семье – прим. ред.) имелись серьезные основания ограничивать передвижения царской семьи и членов свиты по Тобольску. Со стороны отдельных тоболяков на имя Александры Федоровны, Николая и даже его дочерей приходили нецензурные анонимные письма, которые задерживал Панкратов.

Панкратов поведал, как его возмущали эти письма: «По инструкции Временного правительства вся корреспонденция бывшего царя, его семьи и свиты должна была проходить через меня. Признаюсь – обязанность весьма неприятная и даже противная. Дело в том, что российские «патриоты» полагали, очевидно, что все их письма, адресованные на имя членов бывшей царской семьи, как бы похабно ни было их содержание, непременно попадут адресатам. Никогда в жизни не приходилось мне читать такие отвратительные порнографические письма, как в это время. И вся эта мерзость адресовалась или на имя Александры Федоровны, или на имя Николая II. Некоторые письма с порнографическими грязными рисунками, грубыми до безобразия, я сдал полковнику Кобылинскому.

Я сказал, что письма – российских «патриотов», ибо я глубоко уверен, что многие из авторов этих писем до переворота, когда Николай II был еще всемогущ, готовы были пресмыкаться перед ним и его семьей, а теперь сочиняют такие отвратительные анонимные письма, думая, что это хорошо и остроумно. Было много писем, заклеенных в революционных красных конвертах с революционным девизом «Да здравствует русская революция». Все письма – а их часто было очень много – приходилось тщательно просматривать и бросать в печку, немало получалось и писем угрожающего характера.

Даже в Америке нашлись такие писатели, и оттуда приходили письма на английском языке на имя дочерей бывшего царя с предложениями... Иногда такого рода писем получалось так много, что целое утро тратилось на эту мерзость».

Угрожающие письма в адрес самого Панкратова поступали с требованием перевести царскую семью в каторжную тюрьму. По причине газетных небылиц о том, что Панкратов создал тепличные условия для царской семьи, поступали даже письма с фронта с угрозами приехать и расправиться как с царской семьей, так и с самим комиссаром.

Правящим архиереем в Тобольске в то время был владыка Гермоген. Именно по причине негативного отношения царской четы к Гермогену в 1912 году он был удален на покой. Это было связано с отрицательным отношением Гермогена к Григорию Распутину. И только при Временном правительстве Гермоген вернулся на службу. Но к царской чете в заключении владыка проявил самое доброе отношение.

В одном из своих писем царица сообщала – «епископ за нас», а также, что он ежедневно за царя и царицу совершает молебны. Епископ Тобольский и Сибирский Гермоген дал благословение священнику Алексею Васильеву быть духовником царской семьи. Отец Алексей понравился и Николаю II, и царице. Царица писала про него: «Священник очень хороший, преданный». Он не только оказывал им духовную поддержку, но и являлся связующим звеном между узниками и монархистами.

25 декабря после Рождественской службы в церкви (по другим сведениям 6 декабря, в день Николая Чудотворца, на именины Николая II – прим. ред.) он провозгласил многолетие государю и государыне. Это вызвало гнев у солдат охраны, находившихся в то время в храме. Некоторые из солдат хотели убить отца Алексея или, на худой конец, арестовать. Коменданту Кобылинскому в какой-то мере удалось погасить страсти. А владыка Гермоген, якобы в наказание, отправил отца Алексея в Абалакский монастырь (по другим сведениям в Ивановский, т.е. в Иоанно-Введенский монастырь – прим. ред.).

Объективности ради следует добавить, что комиссар Панкратов утверждает, что такое многолетие было провозглашено с целью провокации против него: священник в силу своих корыстных интересов, как писал потом Панкратов, рассчитывал таким образом устранить его. (Панкратов описывает дело так, будто бы о. Алексий мстил ему за то, что ему не разрешили быть преподавателем Закона Божия у царских детей, а дьякон, провозгласивший многолетие, был обижен на комиссара за то, что ему не дали возможности служить со священником на дому у царя – прим. ред.). Заменил отца Алексея священник Владимир Хлынов. Это единственный из тюменских священников, который в Тюмени, в Знаменской церкви, публично осудил февральский переворот, когда тот совершился.

В январе 1918 г. ситуация вокруг царской семьи еще более осложнилась. Губернский комиссар Пигнатти 26 января дал телеграмму, в которой сообщал, что «отряд особого назначения (охраны семьи Романовых) вчера отстранил от обязанностей комиссаров Временного правительства В.С. Панкратова и А.В. Никольского. Сделано это под влиянием пропаганды большевистских идей».

Охрана с начала 1918 г. стала вести себя все более вызывающе по отношению к царской семье. Полковник Кобылинский – единственный человек, который сдерживал хамское поведение некоторых охранников, – не выдержал и сказал царю о намерении покинуть свой пост. Николай II в ответ сказал, что «Кобылинский – его последняя защита в Тобольске», и попросил остаться.

10 февраля 1918 г. из Москвы пришло распоряжение о содержании царской семьи за собственный счет, причем на человека разрешалось тратить не более 600 рублей. Узникам пришлось сократить свой прожиточный минимум еще сильнее.

После прибытия в Тобольск отряда латышей и рабочих Екатеринбурга во главе с матросом Павлом Хохряковым началась кампания по перевыборам городского Совета. В результате в Совете большинство получили коммунисты. После того как новый исполком начал работу, было решено изменить охрану бывшей царской семьи. Коганицкий утверждает, что Николая решили перевести в каторжную тюрьму № 1.

14 апреля из Москвы в Тобольск была направлена телеграмма о переводе всей прислуги из дома Корнилова в «дом Свободы» с распоряжением вновь считать царскую семью арестованной, как в Царском Селе. Губернаторский дом и без того был переполнен. Очередному унижению Николай II подвергся 22 (9 по ст.ст.) апреля, когда отрядный комитет потребовал, чтобы он и его сын сняли погоны.

От перевода царской семьи в каторжную тюрьму спас приезд 23 апреля комиссара Василия Васильевича Яковлева. С отрядом охраны Яковлев решил вопросы быстро. Предъявив им чрезвычайный мандат, Яковлев от имени Совнаркома извинился перед солдатами за многомесячную задержку суточных. Также Яковлев пошел на встречу пожеланиям солдат охраны о выплате им жалованья, какое получали красногвардейцы – по 150 рублей в месяц, а также по своей инициативе выплатил и единовременное пособие по случаю расформирования отряда. Итого на каждого получилось более чем по 1000 рублей...

Комиссар Яковлев предъявил им в жесткой форме ультиматум: выезд 26 (13) апреля в 4 часа утра. Если не подчинятся, то увезут силой без багажа. По свидетельству того же Яковлева: царская семья совещалась часа два с половиной, потом приняли решение, что больного Алексея оставят в Тобольске. С царской четой поехала дочь Мария, князь Долгорукий, профессор Боткин, фрейлина Демидова, один лакей и один камердинер.

Дорога была тяжелая, комиссар Яковлев гнал всю дорогу. Иртыш пересекали по довольно глубокой воде, выступавшей поверх льда. Имели четыре перепряжки лошадей. В первый день проехали 130 верст. На ночлег остановились в Иевлево.

27 (14) апреля поездка продолжилась. В селе Покровском была перепряжка, и царь с царицей долго стояли перед домом Григория Распутина и в окнах видели всю его семью. Последняя перепряжка была в селе Борки, где путники пили чай в здании сельского училища. По воспоминаниям Николая II, «прибыли в Тюмень в 9 ч. при красивой луне с целым эскадроном, окружившим наши повозки при въезде в город». (Это был вечер субботы накануне Вербного воскресенья, Входа Господня в Иерусалим – прим. ред.).

На станции Тюмень арестованных сразу провели в приготовленный для них вагон и через некоторое время отправили в Екатеринбург.

Остальные члены семьи пока оставались на прежнем месте в «доме Свободы» в Тобольске. 18 (5) мая 1918 г. в адрес Председателя Совета народных комиссаров В.И. Ленина и Председателя Президиума ВЦИК Я.М. Свердлова от командира особого отряда по охране Николая Романова за подписями Кобылинского и Матвеева была направлена короткая телеграмма: «17 мая оставшиеся члены семьи Романова переданы уполномоченному Хохрякову. Наш отряд заменен уральцами».

О Павле Хохрякове опубликованы, как правило, материалы казенно-сухого содержания. К его человеческому портрету добавляет штрих дочь доктора Боткина, встречавшаяся с матросом в Тобольске. По мнению дочери, «это был, в сущности, неплохой парень, но удивительно равнодушный. Главным его пороком было пьянство, которому он основательно при первой возможности предавался. Для нас это было преимуществом, ибо когда он напивался, его язык развязывался, и он мог, не желая того, выдать нам важные секреты».

Над оставшейся в Тобольске частью царской семьи Хохряков делил власть с командиром латышского отряда Родионовым. Отзывы о Родионове значительно хуже, чем о Хохрякове. Жена Кобылинского называла его «страшной бестией». Сам Кобылинский назвал его «хам, грубый зверь».

Именно этот Родионов всячески отравлял жизнь царским детям. По имеющимся данным за все время пребывания царских детей была только одна служба: «Во время самого богослужения Родионов поставил латыша около престола следить за священником. Это так всех угнетало, на всех так подействовало, что Ольга Николаевна плакала и говорила, что если бы она знала, что так будет, то она и не стала бы просить о богослужении».

Оставшаяся часть семьи 20 (7) мая 1918 года в 3 часа дня выехала из Тобольска на том же пароходе «Русь», на котором прибыла в город в августе 1917. Перевозка была поручена комиссарам Хохрякову и Родионову, причем последний был назначен начальником всего конвоя. Родионов запретил великим княжнам запирать на ночь их каюты, а Алексея Николаевича с Нагорным он запер снаружи замком.

22 (9) мая в 8 часов утра царские дети прибыли в Тюмень, где их без промедления пересадили на поезд на той же пристани. Можно только догадываться, о чем они рассказали при встрече в Ипатьевском доме своему отцу. Николай II записал об этом в дневнике: «Огромная радость была увидеть их снова и обнять после четырехнедельной разлуки и неопределенности. Взаимным расспросам и ответам не было конца. Очень мало писем дошло до них и от них. Много они, бедные, перетерпели нравственного страдания и в Тобольске, и в течение трехдневного пути».

Александр Вычугжанин,
доктор исторических наук,
член Российского исторического
общества, г. Тюмень