• Христианское понимание смерти
• Боевая подруга: женщина и танк
• «Смотрю на мир сквозь призму храма»
• Жизненно и прочно одно добро
• Новый Иерусалим

Есть Троица Рублева, следовательно, есть Бог

Обзор книги «Иконостас» священника Павла Флоренского (+1937),
издательство АСТ, 2003 г., с. 42-58

…Далее отец Павел начинает разговор, собственно, об иконостасе, конкретно – о его месте и значении в храме. «Когда Храм, по Симеону Солунскому, в христологическом толковании, знаменует Христа Богочеловека, то алтарь имеет значение невидимого Божества, Божеского естества Его, а самый Храм – видимого, человеческого. Если общее истолкование антропологическое, то, по тому же толкованию, алтарь означает человеческую душу, а самый Храм – тело. При богословском толковании Храма, как указывает Солунский Святитель, в алтаре нужно видеть таинство непостижимой по существу Троицы, а в Храме – Ее познаваемый в мире промысл и силы. Наконец, космологическое изъяснение, у того же Симеона, за алтарем признает символ неба, а за самым Храмом – земли. Понятно, многообразием этих толкований онтологическое значение алтаря, как мира невидимого, только укрепляется».

«Ограничение алтаря необходимо, чтобы он не оказался для нас как ничто; но это ограничение возможно только реальностями двойственной способности восприятия. Небо от земли, горнее от дольнего, алтарь от храма может быть отделен только видимыми свидетелями мира невидимого, – живыми символами соединения того и другого, иначе – святыми тварями». «Это – “облак свидетелей” (Евр. 12, 1) – святых. Они обступают алтарь, ими, “живыми камнями”, построена живая стена иконостаса, ибо они – одновременно в двух мирах и совмещают в себе жизнь здешнюю и жизнь тамошнюю». «Иконостас есть явление святых и ангелов – агиофания и ангелофания, явление небесных свидетелей, и прежде всего Богоматери и Самого Христа во плоти, – свидетелей, возвещающих о том, чтo по тy сторону плоти. Иконостас есть сами святые. И если бы все молящиеся в храме были достаточно одухотворены, если бы зрение всех молящихся всегда было видящим, то никакого другого иконостаса, кроме предстоящих Самому Богу свидетелей Его, своими ликами и своими словами возвещающих Его страшное и славное присутствие, в храме и не было бы».

«По немощности духовного зрения молящихся, Церкви, в заботе о них, приходится пристраивать некоторое пособие духовной вялости: эти небесные видения, яркие, четкие и светлые, отмечать, закреплять вещественно, след их связывать краскою. Но этот костыль духовности, вещественный иконостас, не прячет что-то от верующих – любопытные и острые тайны, как по невежеству и самолюбию вообразили некоторые, а, напротив, указывает им, полуслепым, на тайны алтаря, открывает им, хромым и увечным, вход в иной мир, запертый от них собственною их косностью…». «Образно говоря, храм без вещественного иконостаса отделен от алтаря глухой стеной; иконостас же пробивает в ней окна, и тогда через их стекла мы видим, по крайней мере можем видеть, происходящее за ними – живых свидетелей Божиих».

Обозначив значение именно иконостаса (а не вообще иконописи) в храме, автор переходит к феномену самой иконы как таковой. Прежде всего, если икона имеет столь громадное значение для восприятия нами, плотскими людьми мира духовного, то кто же может решиться взяться за столь ответственное дело как писать эти иконы? И разве кто сможет правильно передать реалии инобытия в красках, будучи сам обычным человеком, ведь налицо факт, что не только святые пишут иконы. Однако, «…по одному из определений Седьмого Вселенского Собора, “живописцу принадлежит только техническая сторона дела, а самое учреждение (????????, т. е. построение, композиция, даже больше – вообще художественная форма), очевидно, зависело от святых отцов”». «Церковь признавала и признает истинными иконописцами: святых отцов. Это они творят художество, ибо они созерцают то, что надлежит изобразить на иконе».

Переходя к вопросу иконописи как таковой, отец Павел опять возвращается к главному своему тезису о неотделимости иконы от личности, изображенной на ней. «Как чрез окно, вижу я Богоматерь, Самую Богоматерь, и Ей Самой молюсь, лицом к лицу, но никак не изображению. Да в моем сознании и нет никакого изображения: есть доска с красками, и есть Сама Матерь Господа. Окно есть окно, и доска иконы – доска, краски, олифа. А за окном созерцается Сама Божия Матерь; а за окном – видение Пречистой». «При молитвенном цветении высоких подвижников иконы неоднократно бывали не только окном, сквозь которое виделись изображенные на них лица, но и дверью, которою эти лица входили в чувственный мир. Именно с икон чаще всего сходили святые, когда являлись молящимся».

Иконы, называемые о. Павом «явленными», то есть содержащими возможность духовного откровения, настолько сильно действуют на взирающего на них, жаждущего узнать истину человека, что автор считает бытие в нашем мире этих икон лучшим аргументом теодицеи: «Из всех философских доказательств бытия Божия наиболее убедительно звучит именно то, о котором даже не упоминается в учебниках; примерно оно может быть построено умозаключением: “Есть Троица Рублева, следовательно, есть Бог”».

«Так мы вплотную подошли к постоянно применявшемуся в иконоборческих спорах термину и понятию напоминания. Защитники икон бесчисленное число раз ссылаются на напоминательное значение икон: иконы, говорят святые отцы и, их словами, Седьмой Вселенский Собор, напоминают молящимся о своих первообразах, и, взирая на иконы, верующие “возносят ум от образов к первообразам”. Такова очень прочно окрепшая богословская терминология. На эти выражения теперь нередко ссылаются, да и толкуют их вообще в смысле субъективно-психологическом и коренным образом ложно, до основания извращая мысль святых отцов и собственными руками, под видом защиты икон, восстанавливая, да притом грубо и безоговорочно, иконоборчество».

«Ведь иконоборцы вовсе не отрицали возможности и полезности религиозной живописи, к каковой ныне приравниваются иконы; иконоборцы именно, говоря по-современному, и указывали на субъективно-ассоциативную значимость икон, но отрицали в них онтологическую связь с первообразами, – и тогда все иконопочитание – лобызание икон, молитва им, каждение перед ними, возжигание свеч и лампад и т.п., т.е. относимое к “изображениям”, стоящим вне и помимо самих первообразов, к этому двойнику почитаемого – не могло не расцениваться как преступное идолопоклонство». Последние мысли чрезвычайно важны. Для нас, православных, икона – это нечто намного большее, чем просто предмет, напоминающий о Боге. Икона – это есть святыня, через которую мы можем не только обратиться, но и прикоснуться к Личности изображенного на ней.

Священник Григорий Мансуров.
Фрагмент сочинения в Московской
духовной академии, 2005 г.