|
|
|
       
| ||
| ||
| На начало | ||||||||||||||||
Наши баннеры 
|
Отец Харитон
Рассказ Журнал «Русский паломник», № 19, 1911 I. В 1894 г. Пасха была ранняя – на другой день Благовещения. Снегу было много, стояли заморозки, и на реках чуть только показались закраины. Молодой помещик Балаев, уже 2 года живший безвыездно в своем имении за 50 верст от губернского города, вздумал воспользоваться санным путем. На второй день Пасхи он поехал в город делать нужные визиты. Со следующего же дня погода совершенно изменилась: повеял южный ветер. Термометр показывал до 15 градусов тепла, и в 2-3 дня снегу как не бывало. Балаеву надо было торопиться домой, пока реки не тронулись. За 5 верст от города нужно было переправляться через большую реку или по льду, для безопасности по доскам, или же на пароме, если лед уже прошел. Моста через реку не было. По делам Балаеву пришлось задержаться в городе до понедельника Фоминой недели. Вечером в Фомино воскресенье был послан верховой, чтобы заготовить на берегу на всякий случай достаточное для перехода по льду количество досок. На другой день утром Балаев подъехал к переправе. Река уже вся вспучилась, и лед начал трескаться. Закраины саженей по 20 шириной, как отдельные реки, шумно бурлили, стремясь на простор, по отлогим берегам реки. Переправа была невозможна: каждую минуту мог начаться ледоход. На противоположном берегу стояла небольшая харчевня. Из нее уже несколько раз выходил на берег какой-то человек в коротком пальто, подпоясанном кушаком, и с котомкой за плечами. Постоит, походит он по берегу, посмотрит вниз и вверх по реке и опять возвращается в дом. Вдруг раздался глухой треск. Река точно охнула... Весь лед поднялся, как бы вынырнув из воды, и сплошною массою покрыл закраины реки... С минуту происходила словно глухая борьба, а затем вся ледяная масса с легким шелестом медленно двинулась по течению реки. Большие льдины, как огромные плоты, спокойно занимали середину, а по краям более мелкие льдины наскакивали одна на другую, то нагромождались в кучи, то разбивались вдребезги и алмазными искрами рассыпались во все стороны... Лед напирал на берега... Из харчевни опять вышел человек. На этот раз кроме котомки за плечами у него была корзина на левой руке и большая палка в правой. Быстро подойдя к берегу, он осмотрелся, затем пробежал саженей 10 вверх по течению реки и на секунду остановился. Сняв фуражку, человек несколько раз перекрестился и далеко прыгнул с берега на лед... Балаев остолбенел. Дыхание у него замерло... А человек между тем начал метаться из стороны в сторону, перескакивая со льдины на льдину, и в каких-нибудь 2-3 минуты перебежав закраину реки, попал на огромную льдину, которую медленно несло по течению. Опираясь на палку, человек смело шел по льдине и быстро приближался к тому месту, где стоял Балаев. Сердце Балаева сжималось от сознания, что вот-вот он будет свидетелем неизбежной, казалось ему, гибели отчаянного безумца... Он, инстинктивно схватив доску, побежал берегом по течению реки, на случай помощи пешеходу. Между тем смельчак, перейдя большую льдину, уже прыгал саженях в 15 от берега по мелким льдинам, напиравшим друг на друга. На реке треск и шум... Поднялся ветер... Ослепительным был блеск солнечных лучей, отраженных льдинами. Дурно становилось Балаеву от головокружения при виде этой картины. И вдруг из середины этого хаоса смельчак, как бомба, вылетел далеко на берег. И, точно кому-то делая вызов, быстро осенил себя крестным знамением и весело прокричал: «Христос Воскресе!». От чрезмерного напряжения нервов с Балаевым сделалась истерика. Обливаясь слезами, он бросился к мальчугану, охватил его обеими руками и начал целовать его лицо, приговаривая: «Воистину Воскресе!». Это оказался мальчуган лет 14, ученик духовного училища. Он пешком возвращался в город после пасхальных каникул и, сообразив, что ледоход может продолжаться несколько дней, быстро воспользовался его началом, когда закраины реки набило льдом и по нему можно было перебежать на серединную льдину, а с нее попасть и на другой берег. Наконец освободившись от объятий Балаева, мальчуган снял с руки корзину и начал отряхиваться, т. к. весь был покрыт брызгами и крошками льдин. Особенно много их набилось в лапти. Он вел себя так, точно ничего особенного не случилось. На лед по реке он уже не обращал никакого внимания: до него ему теперь не было решительно никакого дела... Весь он был занят проверкою: не потерял ли чего при переходе через реку? Тщательно осмотрел он корзину, которая была покрыта сверху белою тряпкою и обвязана бечевкою: оказалось, все в исправности. Запустил попеременно обе руки в карманы штанов, пошарил за пазухой, потрогал лямки котомки, висевшей за плечами, и, совершенно успокоенный, посмотрел на Балаева. – Ну что, натерпелся страху, друг, как переходил реку-то? – спросил Балаев. – И как же ты осмелился на явную беду идти? Ведь лед рыхлый, каждую минуту провалиться может... – Зачем бояться! Я знал, что перейду, иначе не пошел бы, – совершенно серьезно ответил он. – А зачем же ты закричал: «Христос Воскресе!» – а не другое что, когда выскочил на берег? – спросил Балаев, озадаченный удивительным спокойствием мальчугана. – А как же? Теперь Пасха. До Вознесенья, все 40 дней – «Христос Воскресе!» И дорогой, когда идешь, все надо петь: «Христос Воскресе!», «Пасха священная нам днесь показася», «Воскресения день...» Да мало ли пасхальных песней есть! Все надо петь, что знаешь. Хорошо? Я все пасхальные песни наизусть знаю... У нас в училище заучивать их заставляли. Да и дома на клиросе в церкви надо петь, и по деревням когда с иконами ходят... – Где же твой дом? Откуда ты идешь? – А от Богородицы, с малой Сизьмы. 75 верст отсюда. Папа мой там священником. Проговорив это, мальчуган почтительно снял фуражку и сказал: «Прощайте! Мне идти пора...» Сильное впечатление произвел на Балаева удивительный мальчик, своим спокойствием, рассудительностью и религиозным настроением. И ему не хотелось расстаться с ним так просто, как тот хотел. – Я довезу тебя до города, – пригласил Балаев мальчугана в тарантас. – 5 верст ведь еще... Снимай котомку-то да садись. Живо доедем, а пешком-то устанешь. – Спасибо, я бы и пешком добрался. Теперь уже что! А если с вами ехать, так надо переобуться, – посмотрел он на свои лапти. – Ну, что же, переобуйся, да и едем, – сказал Балаев. Мальчуган сел на доску, снял с плеч котомку, отвязал притороченные к ее верху сапоги и, освободив ноги от лаптей, обулся. Сели в тарантас и поехали. – Что в корзине-то у тебя? – спросил Балаев. – Полсотни крашеных пасхальных яиц, – ответил деловым тоном мальчуган, – и пироги. Мне дней на 10 хватит. А в котомке белье. Теперь домой уже до сенокоса не отпустят. У нас всегда на Кирика и Улиту отпускают. – Почему же тебя родители пешком пускают в такую дальнюю дорогу? Мало ли что случиться может? Ведь, вот утонуть мог, или злой человек обидит. – Что может случиться? – уверенным тоном сказал мальчуган – Утонуть? Нет. Бог сохранит. А злому человеку что от меня взять? Да от него и убежать можно. – Ну, а если Бог не «сохранит» и тонуть станешь? – почему-то, против воли, задорно спросил Балаев. Мальчуган посмотрел на него таким взглядом, что тому до боли стало стыдно, и ничего не ответил. – А когда выучишься, что будешь делать? – спросил Балаев, чтобы загладить неловкость. – Буду священником, – как-то мечтательно выговорил мальчуган и посмотрел на Балаева уже другим взглядом – ласковым, с чуть заметной улыбкой. – И вас вспомню... Как будет Пасха, я в уме и скажу вам: «Христос Воскресе!» И вы, как в Пасху услышите в первый раз: «Христос Воскресе!» – вспомните меня и в уме скажите: «Воистину Воскресе, о. Харитон!» Я тогда уже отцом Харитоном буду. Целый переворот произвел в душе Балаева этот удивительный мальчик, сидевший рядом с ним в тарантасе... «Точно провидец какой, думал Балаев все ясно видит в будущем, знает, что с ним будет и в самую душу тебе заглядывает и как бы связывает ее со своею». Как-то тепло стало на душе у Балаева и жалко было ему расставаться с ним. Доехали до города, и мальчик попросил остановить лошадей. – Вон, мне надо туда, – указал он рукой. – Теперь прощайте. Спасибо. Христос Воскресе! – Воистину Воскресе! – ответил Балаев и расцеловал будущего о. Харитона. Вскоре тот скрылся в переулке между домами. II. Прошло 40 лет после описанного случая. Сенатор Балаев, проживавший по зимам в Петербурге, делая в первый день Пасхи официальные визиты, почувствовал себя плохо. Он принужден был возвратиться домой и лечь в постель. Послали за доктором. Доктор прописал нужные лекарства и сказал родным об опасном положении. «Теперь пока еще ничего нет, но может быть удар. Если больной верующий, не мешает послать за священником», – посоветовал, уходя, доктор. Часа полтора искали священника. Духовенство славит по домам, и его трудно найти в это время. Между тем больному становилось все хуже и хуже, хотя удара еще и не было, но он перестал уже говорить... Родные окружили постель умирающего, а он точно с надеждой смотрел на дверь, шевелил губами, как будто силился что-то сказать и не мог. Так продолжалось с полчаса. Все чувствуют: началась агония. А посланный за священником все не возвращался. Наконец лакей распахнул дверь. Вошел седой, стройный священник в епитрахили, с крестом в правой руке и, быстрыми шагами направляясь к больному, издали еще веселым голосом сказал: «Христос Воскресе!». Точно электрическая искра пробежала по всему телу больного. Он быстро сел на постели и чистым, радостным голосом ответил: «Воистину Воскресе! Отец Харитон!» Секунда – и священник с сенатором сидели на постели в объятиях друг друга, обливаясь горячими слезами...
| |||||||||||||||
|
© Православный просветитель
2008-24 гг.