• Мысли об образовании
• Съезд православных гимназий в Тобольске
• Служение Богу и Отечеству
• Александр Невский и Ледовое побоище
• Жизненно и прочно одно добро

Ольгины «Доски»

Открываю Телеграм на телефоне и вижу, что некая Ольга добавила меня в группу «Ольгины Доски». Думаю: наверное, это продавец пиломатериала, где я недавно приобретал кое-что. Но потом присмотрелся, а там совсем не простые доски, а с изображениями ангелов, с текстами псалмов. Вроде бы и не иконы, и по-детски изображены, лубочно (в хорошем смысле слова), но красиво и необычно.

Потом подумал, что такая «доска» с сюжетом Рождества Христова будет как раз для вертепа, где обычно не знаешь, как сделать Самого Младенца: из снега и волхвов расписных делают, и ангелов, но что в центре, как изобразить Самого Христа? Иногда кладут завернутую в белую ткань куколку, но смотрится это не очень хорошо… Иногда просто кладут икону, но тоже… А вот подобное изображение было бы уместно.

Списался с мастером. Каково же было мое удивление, когда узнал, что Ольга Владимировна родилась в Тюмени, а предки ее из села, в котором я служу, – из Кулаково. Более того, радостно было узнать, что и ремесло ее идет от предков, что в деревне нашей тоже были подобные мастера. В лицах и в красках раскрывается утраченная страница жизни и быта кулаковцев, понимание красоты, образного языка и православной веры всего русского народа. Так же, как и его трагедия: это уже вторая семья из Кулаково, известная мне, члены которой были отправлены в ссылку на север Тюменского края, выжившие и вернувшиеся на родину.

Протоиерей Григорий Мансуров

«Мы росли в очень благодатной среде»

(из интервью на сайте Православие.ру)

– Родом я из Тюмени. Детство прошло в деревянном доме на улице Хабаровской. Это была окраина города, последняя улица у реки Туры. Выйдешь, бывало, на берег, вид открывается дивный: равнина на десятки километров, просторы.

Мы жили большой семьей. У бабушки с дедушкой было девять детей. Мой папа, как младший, создав свою семью, остался жить с родителями под одной крышей, чтобы помогать им и ухаживать за ними. Так полагалось. С нами еще жили папина незамужняя сестра тетя Люба и мой двоюродный брат, намного старше меня, который рано осиротел и которого бабушка с дедушкой воспитывали как своего десятого ребенка. По праздникам и выходным вся родня собиралась в нашем доме. Я росла очень защищенная психологически, чувствовала, что все искренне любят друг друга и всегда готовы прийти на помощь. Мы с сестрой росли в благодатной среде и рано научились понимать и ценить богатство семейных отношений. Я до сих пор ощущаю эту любовь. Понимаю, что не у всех людей такое богатство есть, а мы получили его от Бога как щедрый дар. Стало быть, Господь благословил это все и, значит, с нас спросит плодов.

Бабушка и дедушка вообще прожили суровую жизнь. Они воспитывали своих детей, внуков и правнуков личным примером. Бабушка и дедушка стали ключевыми фигурами на всю мою жизнь. Они были глубоко верующими людьми, создав семью, жили под Тюменью в селе Кулаково, занимались росписью деревянной утвари – прялки, плошки, кошевки.

– А что такое кошевки?

– Так называются расписные саночки, сани. Из рассказов бабушки я знала, что перед большими ярмарками эти сани и санки везли к ним в мастерскую «целыми эшелонами» – расписывать. Они пользовались большим спросом. Семейная артель славилась в округе своими вещами, и без работы мастера не оставались: кто-то резал из дерева, кто-то расписывал. Так продолжалось до 1930 года: бабушку с дедушкой, у которых было уже трое маленьких ребятишек, раскулачили и отправили в ссылку. Оказалось, на 20 лет. Часть вещей из мастерской они взяли с собой, благодаря чему те уникальные предметы сохранились и дошли до меня. Помню первые детские ощущения, когда я осознала, насколько рукотворные расписные вещи милее сердцу и приятнее в обиходе, чем изделия советского ширпотреба. Детское восприятие не обманешь. У меня чашечка была с надписью «25 лет советскому хоккею».

"Прабабушка Ульяна Семеновна и моя бабушка (которая стала для меня примером) Елизавета Павловна. 1927 г."

– И вам она не нравилась, потому что «не грела», не воспитывала вкус?

– Это было как противовес, как издевка над теми удивительными рукотворными вещами из кладовой. Уже тогда меня это возмущало, не понимала, почему для детей, для людей вообще, не делают вещи в национальном ключе, на которые приятно смотреть, которые приятно брать в руки.

Многое из того, что производила артель деда, хранилось у нас в кладовке. Я любила приходить в эту комнатку, где было большое окно и куда складывали разные вещи, которые я так любила часами рассматривать. То был удивительный мир, которому откликалось мое сердце: на стенах висели пахучие пучки сушеных трав и незатейливые картины, на полках стояла старинная деревянная посуда, часы. Из тех картин мне в память на всю жизнь врезалась одна – на темном фоне изображены две белые птички, которые смотрят друг на друга. В работах я часто использую именно этот сюжет – птички смотрят друг на друга, – который для меня не просто воспоминание, а своеобразный символ уютного мира семьи, который несу по жизни.

У меня с детства сформировалось ощущение защищенности, что семья – это как стена вокруг меня, опора и защита. Бабушка с дедушкой были глубоко верующими людьми, как и их родители, но их дети, родившиеся при советской власти, вынуждены были жить по другим правилам. Бабушка и дедушка никогда не говорили, что советская власть плохая. В этом мудрость – не разрушить связи внутри семьи. Только личным примером можно воспитать. Нельзя веру, как шурупы, ввинтить в сознание.

– То, о чем вы говорите, – пример православного воспитания, отношения к жизни, – в чем именно проявлялся?

– Бабушка с дедушкой всегда соблюдали посты, но никогда не демонстрировали этого, просто готовили себе отдельно.

Помню, прихожу однажды из школы, бабушка спрашивает: «Хочешь, накормлю тебя толстыми щами?» Я понятия не имела, что это такое. «Давай», – говорю с интересом. Она налила мне в тарелку из своей кастрюльки – перловка да вода. Перловка, правда, разварилась, и густая похлебка получилась. Ни морковинки, ни луковки, ни картошечки в этом супе не было. Я съела, добавки попросила и говорю: «Бабушка, это необыкновенно вкусно». Она улыбается в ответ.

Семья Киселевых в ссылке (фамилия Ольги до брака - Киселева), п. Урманный под Ханты-Мансийском, 1936 г. Обратите внимание на Ульяну Семеновну здесь и на другой фотографии: как красиво одевалась женщина у себя дома в Кулаково в 1927 г. До революции многие крестьяне жили зажиточно, но советская власть сделала их бедными. Позднее эту семью отправили еще дальше, на побережье Обской губы, в Заполярье.

Папа рассказывал мне такой поучительный эпизод. Будучи подростком, он с соседским мальчишкой залез на крышу сарая, чтобы мелкими камешками из рогатки пострелять по воробьям. Баловались ребята. А прадедушку тем временем вывели посидеть у дома на лавочке, на солнышке погреться. Он сидел, щурясь от ярких лучей, и перебирал узелки своих стареньких четок. Камешек, выпущенный папой из рогатки, отрикошетил в дедушкины очки. Стекло треснуло. Увидев это, папин товарищ испугался: «Прячься, сейчас трепка будет». Мальчишки прижались к крыше сарая, затихли, а дедушка узелочек в четках перевернул и проговорил: «Слава Богу за все». И никакой ругани и упреков. Конечно, когда папа пришел домой, он повинился и попросил прощения. Но этот урок – невозмущения – запомнил на всю жизнь. Жизнь рядом с людьми, которые ведут праведный образ жизни, – она и меня, и моих близких наполняет.

Бабушка всегда рано вставала, затапливала печь и к завтраку стряпала свежие пирожки. Поверьте, чтобы готовить на печке, нужно иметь определенную сноровку, так как регулировать открытый огонь совсем не просто. Глядя, с каким аппетитом я поедала пирожки, бабушка приговаривала: «Ешь, ешь, потом меня вспоминать будешь». И правда. Каждый раз, когда я пеку пироги, вспоминаю ее слова.

– Советская школа не разрушала ваше мироощущение?

– В жизни мне везло на хороших людей, которые, как ангелы, меня оберегали и направляли. В первую очередь, конечно, семья. Но и в общеобразовательной, и в художественной школе мне встретились замечательные учителя, редкой душевной чистоты. Любимая моя учительница, Евгения Ивановна Шашкова, – чистый сердцем человек, и потому Господь через скорби послал ей дар воцерковления. В 1991 году она потеряла обе ноги. Мы с ней по сию пору переписываемся и созваниваемся.

Сейчас ей 85 лет, но она все равно продолжает преподавать английский и немецкий языки, у нее полно внуков и правнуков, и она с ними занимается, песенки разучивает. Она мне как наставник сейчас, как старшая сестра во Христе. А когда она нас взяла в четвертом классе, на первом же классном часе сказала: «Ребята, мы с вами заведем тетрадочки для ЗСС – задания самому себе. Кроме вас, туда никто не будет заглядывать». Каждый из нас письменно задавал себе некую планку и стремился ее преодолеть. И еще она предложила в классе завести настенный журнал «Умей замечать хорошее», в который каждый записывал положительные поступки своих товарищей. Это стало для меня нравственным уроком. Понимаете? Советская система строилась на том, чтобы «настучать» на ближнего своего, пристыдить за двойку, сделать строгий выговор за разговор на уроке. А она нас учила увидеть в человеке хорошее. Это дар Божий.

Ведь только добрые мысли дают импульс жить дальше. Эти благодатные семена постепенно прорастали во мне. Я имела счастье общаться с людьми, которые правильно настраивали нас на жизнь. И таких людей в советское время было великое множество. Потом, в 1980-е и в 1990-е годы, это дало такой плод – сколько людей, бывших советскими школьниками, ушли в монастыри, которые начали возрождаться. Именно в годы советской власти Господь подготовил такую ниву пастырей и учителей, которые были воспитаны нравственным началом и смогли на себя взять духовную ношу – уйти в монастыри или стать священниками.