Несмотря на то, что я учился сносно,
мне скоро было сказано, что меня выгонят из школы за недостойное поведение.
Я приуныл, – это грозило мне всякими
неприятностями: мать, становясь все более раздражительной, все чаще поколачивала меня.
Но явилась помощь, – в школу неожиданно приехал епископ Хрисанф
(епископ Нижегородский и Арзамасский Хрисанф (Ретивцев), 1877-1879 гг.
– прим. ред.)… Автор известного трехтомного труда «Религии древнего мира»,
статьи «Египетский метампсихоз», а
также публицистической статьи «О
браке и женщине». Эта статья, в юности прочитанная мною, произвела на
меня сильное впечатление. Кажется, я
неверно привел титул ее. Напечатана в
каком-то богословском журнале семидесятых годов.
Когда он, маленький, в широкой черной одежде и смешном ведерке на голове, сел за стол, высвободил руки из рукавов и сказал: «Ну, давайте беседовать,
дети мои!» – в классе сразу стало тепло,
весело, повеяло незнакомо приятным.
Вызвав после многих меня к столу,
он спросил серьезно:
– Тебе – который год? Только-о? Какой ты, брат, длинный, а? Под дождями
часто стоял, а?
Положив на стол сухонькую руку, с
большими острыми ногтями, забрав в
пальцы непышную бородку, он уставился в лицо мне добрыми глазами, предложив:
– Ну-ко, расскажи мне из Священной
истории, что тебе нравится?
Когда я сказал, что у меня нет книги
и я не учу Священную историю, он поправил клобук и спросил:
– Как же это? Ведь это надобно учить!
А может, что-нибудь знаешь, слыхал?
Псалтырь знаешь? Это хорошо! И молитвы? Ну, вот видишь! Да еще и жития? Стихами? Да ты у меня знающий…
Явился наш поп, красный, запыхавшийся, епископ благословил его, но
когда поп стал говорить про меня, он
поднял руку, сказав:
– Позвольте, минутку… Ну-ко, расскажи про Алексея человека Божия…
– Прехорошие стихи, брат, а? – сказал он, когда я приостановился, забыв
какой-то стих. – А еще что-нибудь?..
Про царя Давида? Очень послушаю!
Я видел, что он действительно слушает и ему нравятся стихи, он спрашивал меня долго, потом вдруг остановил,
осведомляясь, быстро:
– По Псалтырю учился? Кто учил?
Добрый дедушка-то? Злой? Неужто? А
ты очень озорничаешь?
Я замялся, но сказал – да. Учитель
с попом многословно подтвердили мое
сознание, он слушал их, опустив глаза,
потом сказал, вздохнув:
– Вот что про тебя говорят – слыхал?
Ну-ко, подойди!
Положив на голову мне руку, от которой исходил запах кипарисового дерева, он спросил:
– Чего же это ты озорничаешь?
– Скушно очень учиться.
– Скучно? Это, брат, неверно что-то.
Было бы скучно учиться – учился бы
ты плохо, а вот учителя свидетельствуют, что хорошо ты учишься. Значит,
есть что-то другое.
Вынув маленькую книжку из-за
пазухи, он записал:
– ПешкОв Алексей. Так. А ты все-таки сдерживался бы, брат, не озорничал
бы много-то! Немножко можно, а уж
много-то досадно людям бывает! Так ли
я говорю, дети?
Множество голосов весело ответили:
– Так.
– Вы сами-то ведь не много озорничаете?
Мальчишки, ухмыляясь, заговорили:
– Нет. Тоже много! Много!
Епископ отклонился на спинку стула,
прижал меня к себе и удивленно сказал,
так, что все – даже учитель с попом –
засмеялись:
– Экое дело, братцы мои, ведь и я
тоже в ваши-то годы великим озорником был! Отчего бы это, братцы?
Дети смеялись, он расспрашивал их,
ловко путая всех, заставляя возражать
друг другу, и все усугублял веселость.
Наконец встал и сказал:
– Хорошо с вами, озорники, да пора
ехать мне!
Поднял руку, смахнув рукав к плечу, и, крестя всех широкими взмахами,
благословил:
– Во имя Отца и Сына и Святаго
Духа, благословляю вас на добрые труды! Прощайте.
Все закричали:
– Прощайте, Владыко! Опять приезжайте.
Кивая клобуком, он говорил:
– Я – приеду, приеду! Я вам книжек привезу!
И сказал учителю, выплывая из
класса:
– Отпустите-ка их домой!
Он вывел меня за руку в сени и там
сказал тихонько, наклонясь ко мне:
– Так ты – сдерживайся, ладно? Я
ведь понимаю, зачем ты озорничаешь!
Ну, прощай, брат!
Я был очень взволнован, какое-то
особенное чувство кипело в груди, и
даже, – когда учитель, распустив класс,
оставил меня и стал говорить, что теперь я должен держаться тише воды,
ниже травы, – выслушал его внимательно, охотно.
Поп, надевая шубу, ласково гудел:
– Отныне ты на моих уроках должен
присутствовать! Да. Должен. Но сиди
смиренно! Да. Смирно.
Алексей Максимович Горький. Фрагмент из XII главы книги «Детство»
