• Ф.М.Достоевский. О любви к народу
• Жизненно и прочно одно добро
• Боевая подруга: женщина и танк
• Служение Богу и Отечеству
• Видение Богородицы Марии-просфорнице в Тюмени в 1647 г.

Царская семья в Тобольской губернии

Мне не себя жаль... Жаль Родину и народ.
Имп. Николай Романов

После отрешения от власти последнего российского самодержца Николая II он с семьей находился под арестом в Царском Селе. Летом 1917 г. Временное правительство приняло решение о переводе царской семьи в Тобольск.

В Тюмень царская семья прибыла вечером 4 августа. Поезд подошел прямо к пристани на станции «Тура». Здесь царь с семьей и добровольно сопровождавшими его слугами пересел на пароход. От Тюмени отошли около 6 часов утра. 6 августа 1917 г. на пароходе «Русь» Западно-Сибирского товарищества (по рекам Тура и Тобол) они прибыли в Тобольск. Символично название парохода! Царская семья жила на пароходе неделю, ожидая, пока бывший губернаторский дом – названный домом Свободы после февральского переворота – приведут в порядок. 13 августа царская семья покинула пароход.

С царем в Тобольск прибыли из мужского персонала граф Татищев, князь Долгоруков, доктор Боткин, который лечил Александру Федоровну, доктор Деревенко, лечивший Алексея и считавшийся врачом отряда особого назначения, преподаватели наследника – учитель французского языка Жильяр и английского Гиббс. Из свиты женского персонала – графиня Гендрикова, Шнейдер и четыре фрейлины. Служащих имелось около сорока человек.

Перед парадным крыльцом дома Свободы небольшая площадка была обнесена небольшим деревянным забором. Этот дом считался одним из лучших в Тобольске – большое двухэтажное каменное здание, с большими и светлыми комнатами, со всеми удобствами. При доме имелась хорошая оранжерея. Быт царской семьи в этом доме был достаточно скромен. Царских дочерей разместили на втором этаже в угловой спальне, где они спали на тех же армейских койках, привезенных из дома.

Жизнь проходила в размеренном ритме, подчиненная строго принятой в семье дисциплине: с 9 до 11 – уроки. Затем часовой перерыв на прогулку вместе с отцом. Продолжение учебных занятий с 12 до 13. Затем обед, и с 14 до 16 прогулки и развлечения, которые устраивала сама семья: чтение вслух, рукоделие, в зимнее время катание с собственноручно построенной горки. Ставили домашние спектакли, играли в интеллектуальные игры, в домино. Николай II любил играть в городки. Бывший император с удовольствием занимался пилкой и колкой дров, уборкой снега, в этом занятии ему помогали некоторые члены семьи. Императрица занималась починкой одежды сыну и мужу, вязанием, вела активную переписку, изготавливала для своих адресатов открытки – в частности, иллюстрировала молитвы. Вместе с дочерьми царица много вышивала для церкви. Например, вышила, белый венок из роз с зелеными листьями и серебряным крестом, «чтобы под образ Божьей Матери Абалакской повесить».

1 сентября в Тобольск прибыл комиссар Временного правительства Василий Семенович Панкратов. Комиссар имел при себе инструкцию по охране царской семьи, подписанную Керенским. В частности, Панкратов обязан был дважды в неделю телеграммами посылать Керенскому донесения. Панкратов имел яркую биографию профессионального революционера. В восемнадцать лет за убийство жандарма был приговорен к смертной казни, замененной на 20 лет каторги. 14 лет провел в одиночной камере Шлиссельбургской крепости. К чести Панкратова, он повел себя достойно, хотя в дневниковых записях Николая II (при всей его сдержанности) временами прорывается раздражение в адрес Панкратова, что вызывает у читателя праведный гнев в адрес комиссара: «В день именин Алексея не попали в церковь к обедне из-за упрямства г-на Панкратова, а в 11 ч. у нас был отслужен молебен».

Панкратов обладал несомненным даром литератора, и он оставил воспоминания «С царем в Тобольске». Из этих мемуаров следует, что вводить определенные ограничения в передвижениях царской семьи по Тобольску у Панкратова имелись веские основания. И при этом он в последнюю очередь беспокоился о том, что царь совершит попытку побега. Панкратов, имевший огромный опыт конспирации, прекрасно сознавал, что для Николая II c семьей такая перспектива является фантастичной. Вряд ли Панкратов кривил душой при написании этих мемуаров. И некоторые нелицеприятные вещи, которые он высказывает как в адрес царской семьи, так и в адрес священника Васильева с диаконом, скорее всего, имели место быть.

Полковник Е.С. Кобылинский, искренность которого не вызывает сомнений, дал такую характеристику Панкратову и выбранному им себе в помощники А.В. Никольскому: «Панкратов был человек умный, развитой, замечательно мягкий. Никольский – грубый, бывший семинарист, лишенный воспитания человек, упрямый, как бык: направь его по одному направлению, он и будет ломить, невзирая ни на что».

Небольшой отрывок из воспоминаний Панкратова о первой встрече с царем характеризует как его самого, так и Николая II: «... Я желал бы познакомиться с вашей семьей, заявил я. – Пожалуйста; извиняюсь, я сейчас, – ответил бывший царь, выходя из кабинета, оставив меня одного на несколько минут.

Кабинет бывшего царя представлял собой прилично обставленную комнату, устланную ковром; два стола: один письменный стол с книгами и бумагами, другой простой, на котором лежало с десяток карманных часов и различных размеров трубок; по стенам – несколько картин, на окнах – портьеры.

«Каково-то самочувствие бывшего самодержца, властелина громаднейшего государства, неограниченного царя в этой новой обстановке?» – невольно подумал я. При встрече он так хорошо владел собою, как будто бы эта новая обстановка не чувствовалась им остро, не представлялась сопряженной с громадными лишениями и ограничениями. Да, судьба людей – загадка. Но кто виноват в переменах ее?.. Мысли бессвязно сменялись одна другою и настраивали меня на какой-то особый лад, вероятно, как и всякого, кому приходилось быть в совершенно новой для него роли.

– Пожалуйте, господин комиссар, – сказал снова появившийся Николай Александрович.

Вхожу в большой зал и к ужасу своему вижу такую картину: вся семья бывшего царя выстроилась в стройную шеренгу, руки по швам: ближе всего к выходу в зал стояла Александра Федоровна, рядом с нею Алексей, затем княжны. «Что это? Демонстрация? – мелькнуло у меня в голове и на мгновение привело в смущение.

– Ведь так выстраивают содержащихся в тюрьме при обходе начальства». Но я тотчас же отогнал эту мысль и стал здороваться». На Панкратова хорошее впечатление произвел как начальник отряда, так и подобранный им состав. О коменданте Панкратов писал: «Военные круги относились к нему отрицательно. Но я нашел в нем лучшего, благородного, добросовестного сотрудника. Евгений Степанович Кобылинский – гвардейский офицер. Принимая участие в войне с немцами, в одном из боев был жестоко ранен и лишь благодаря умелому лечению остался жив. Ни к каким политическим партиям он никогда не принадлежал и не стремился примыкать, он просто был человек в лучшем смысле этого слова. Благородный и честный по природе, воспитанный и развитой, он всюду проявлял такт и достоинство с людьми; трудолюбивый и бескорыстный, он завоевывал к себе доверие и уважение. Я быстро сблизился с ним и от души полюбил его. Взаимные наши отношения с ним установились самые искренние».

О солдатах Панкратов отозвался не менее лестно: «Большинство солдат отряда произвело на меня отрадное впечатление своей внутренней дисциплиной и военным видом – опрятностью. За исключением немногих наш отряд состоял из настоящих бойцов, пробывших по два года на позициях под огнем немцев, очень многие имели по два золотых Георгиевских креста. Это были настоящие боевые, а не тыловые гвардейцы, высокие, красивые и дисциплинированные».

В сентябре царской семье разрешили выходить к утренней службе в ближайшую церковь, при этом солдаты образовывали живой коридор до самых церковных дверей. О своем первом посещении церкви в Тобольске Николай II оставил в дневнике такую запись: «8 сентября. Пятница. Первый раз побывали в церкви Благовещения, в которой служит уже давно наш священник. Но удовольствие было испорчено для меня той дурацкой обстановкой, при которой совершалось наше шествие туда. Вдоль дорожки городского сада, где никого не было, стояли стрелки, а у самой церкви была большая толпа! Это меня глубоко извело». Главным утешением для царской семьи в тобольском заточении были церковные службы. Одну из них описал комиссар Панкратов: «...В ближайшую субботу (очевидно, в субботу 14 октября – прим. А.В.) мне первый раз пришлось присутствовать на всенощной. Всю работу по обстановке и приготовлению зала к богослужению брала на себя Александра Федоровна. В зале она устанавливала икону Спасителя, покрывала аналой, украшала их своим шитьем и пр. В 8 часов вечера приходил священник Благовещенской церкви и четыре монашенки из Ивановского монастыря.

В зал собиралась свита, располагаясь по рангам в определенном порядке, сбоку выстраивались служащие, тоже по рангам. Когда бывший царь с семьей выходил из боковой двери, то и они располагались всегда в одном и том же порядке: справа Николай II, рядом Александра Федоровна, затем Алексей и далее княжны. Все присутствующие встречали их поясным поклоном. Священник и монашенки тоже. Вокруг аналоя зажигались свечи. Начиналось богослужение. Вся семья набожно крестилась, свита и служащие следовали движениям своих бывших повелителей. Помню, на меня вся эта обстановка произвела сильное первое впечатление. Священник в ризе, черные монашки, мерцающие свечи, жидкий хор монашек, видимая религиозность молящихся, образ Спасителя. Вереница мыслей сменялась одна другою... «О чем молится, о чем просит эта бывшая царственная семья? Что она чувствует?» – спрашивал я себя.

Монашки запели: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение...» Вся семья Николая II становится на колени и усердно крестится, за нею падают на колени и все остальные. В то время мне казалось, что вся семья бывшего царя искренно отдается религиозному чувству и настроению.

Служба кончается. Начинается обряд миропомазания (елеопомазания – прим. ред.). К нему первый подходит Николай II, затем Александра Федоровна, наследник, дочери и далее вся свита и служащие в порядке рангов. И затем зала пустеет».

В дневниках и письмах царской четы в тобольский период легко можно найти ответ на вопрос Панкратова, о чем молилась в неволе царская семья. Одна из дневниковых записей Николая II ярко выражает мольбы самодержца: «Сколько еще времени будет наша несчастная родина терзаема и раздираема внешними и внутренними врагами? Кажется иногда, что дольше терпеть нет сил; даже не знаешь, на что надеяться, чего желать? А все-таки никто, как Бог! Да будет воля Его святая!»

(Продолжение следует…)

Александр Вычугжанин,
доктор исторических наук,
член Российского исторического
общества, г. Тюмень