|
|
|
       
| ||
| ||
| На начало | ||||||||||||||||
Наши баннеры 
|
Что делать?
«Тобольские епархиальные ведомости», №10 (16 мая), 1882 г. Вопрос этот не потерял своего значения до последнего времени. Для успешного решения его, еще недавно одни предлагали – переделать весь общественный строй, дать полную свободу слова, свободу сходок, на которых бы можно было свободно обсуждать общественные нужды, карать общественные пороки. Зло, поразившее нас, говорили, могло созреть только во мраке, которым мы окружены. Напротив другие высказывали, что мы слишком распущены; зло от того произошло, что слишком много дали свободы; всякий говорит, о чем хочет; вот и договорились. Не расширять, а сократить, обуздать нужно эту свободу... Св. церковь выше этих толков; она чужда партий и распрей. Созидая царство Божие в сердцах людей, она утверждает, что внешний быт их тогда благоустроится, когда будет устроено царство Божие внутри каждого, т.е. в душе нашей. В этом отношении она поступает по примеру Господа нашего Иисуса Христа и Его св. апостолов. Так Иисус Христос на просьбу одного человека: «повели брату моему разделить со мною имение» – не стал излагать законов о разделе имущества. Зная, что как бы ни были законы хороши, но если люди будут корыстолюбивы, они всегда будут при дележе имущества ссориться, – и стараясь исторгнуть самый корень зла, Он сказал: «берегитесь любостяжания» (Лук. 12, 13-15). Если не будете корыстолюбивы, как бы так говорил Спаситель, мирно поделитесь при всяких законах. Также и апостол Петр, на вопрос умилившихся его проповедью в день сошествия Св. Духа: «что станем делать, мужие, братие?» не стал требовать перемены общественного строя Иудеи, хотя этот строй был тогда и очень плох, не стал, например, говорить так: первосвященники сделали великое зло, убив Мессию; будем сами выбирать первосвященников; выберем и приставим к ним советников, без которых они не могли бы делать ничего. Он знал, что дурные люди выберут подобных себе людей, и тогда будет еще хуже. Посему он обращает внимание не на следствие, а на причину; предлагает нравственное обновление и совершенное исправление жизни. «Покайтесь, говорит он, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа во оставление грехов», – и тогда будет все хорошо. Первые христиане заботились более всего о личном нравственном усовершенствовании, и тем преобразовали общественные учреждения. Истинный христианин не мог быть неправедным судией, дурным адвокатом, безнравственным правителем; потому что, став таким, он перестал бы быть истинным христианином, и был бы отвергнут от общения со всеми христианами; на него стали бы смотреть, как на язычника и мытаря, как на еретика, которого «по первом и втором увещании нужно отрицаться». Христиане, блюдя чистоту нравов, вносили эту чистоту всюду, где бы ни находились, где бы ни служили: в сенате, в войске, на торжище, ко двору цезарей. Они по истине были светом, просвещающим языческую тьму, проникающим всюду. Своими нравами они смягчили языческие нравы и мало-помалу переродили все общество, хотя никогда не ставили своею целью менять общественные учреждения... Правда, общественные учреждения, где бы и в какой форме они ни существовали, не суть учреждения вековечные, но, как имеющие второстепенное значение в отношении высшей цели человеческой жизни, могут подлежать изменениям, о чем дает разуметь и Слово Божие (см. 1 царств. 8 и 12 гл.); но дело в том, что сколько ни изменяйте общественных учреждений, а если мы сами не переменимся, тогда мало, или – даже никакого толку от этой перемены не будет. Волк останется волком, хотя наденет на себя тысячу овечьих кож, – и осел останется ослом, хотя нарядится в львиную шкуру. Сколько ни переменяйте муки, но если закваска не хороша, хлебы будут не хороши. «Закон добр, если кто законно употребляет его», говорит Апостол. Какие законы ни пишите, худые люди всегда найдут способ обходить их. Что могло быть тяжелее крепостного права? Однако благочестие некоторых помещиков умело и это иго делать по местам благим и легким. А нечестие нашего времени находить средства закабалить бедного человека не хуже крепостного права, и при том на законном основании. Законы против взяток всегда были строги. Брали взятки прежде: но взяточники не имели значения в обществе; их боялись, но не уважали; они и известны были под именем кровопийц народных; можем ли мы сказать, что в наше время выжиматели соков из народа не имеют значения в обществе? Делали плохие дела и прежде; но опытные наблюдатели жизни говорят, что прежде молились Богу, чтобы как-нибудь не вышли на свет Божий эти плохие дела; значит стыдились... А теперь Богу не молятся, а краснеют только тогда, когда задуманное плутовство не удалось. Где причина такого печального явления? В законах? В общественных учреждениях? Конечно, не здесь. Понизился уровень общественной нравственности, – вот где причина. «Отъимите же лукавство от душ ваших», скажем словами пророка (Ис. 1, 16), и оставьте в покое законы и общественные учреждения; по крайней мере не всю свою вину относите к ним. «Виноваты в замечаемом неблагоустройстве жизни общественные учреждения». Какая удобная формула, для прикрытия под нею всякой лености и нравственного и умственного убожества! Вот чиновник умиленно соглашается на решение своего начальника, которое он только сейчас пред вами называл и не законным и глупым. Спросите его, от чего он не только не отстаивал, но и не заявил своего мнения? «Помилуйте, да разве у нас можно?» – и тем прикрывает свою трусость. Вот педагог преподает по старой негодной методе; спросите его: почему не следует лучшим методам? «Да разве у нас можно?» и тем прикрывает свою леность. Вот писатель, не умея ответить на литер. возражение, с важным видом говорит своему противнику: «вы понимаете, что я не могу откровенно высказать свое мнение об этом предмете; разве у нас можно?» – и тем прикрывает свое неведение, или не совсем искреннюю свою душу. Вот человек ничего не делает: нигде не служит, дома тоже ничем не занимается. Спросите его: отчего он ничего не делает, или и делает и служит, но как говорится, «спустя рукава?» Ответ готов: «да разве у нас можно?» и т.д. Вспомните великих писателей; вспомните истинно великих людей нашего Отечества, – первые написали свои великие произведения, вторые совершили свои дела великие при тех же условиях общественной жизни, если только не худших, в которых находимся и мы. Мы только одни ссылаемся на общественные учреждения; другим они полезны, другие ими довольны; нам только они препятствуют, нас только тяготят; но если наша леность и лукавство останутся при нас, то мы при всяких учреждениях будем рабами неключимыми... Так, самые благодетельные общественные учреждения мало, или совсем не принесут пользы, если служащие в них будут людьми безнравственными; самые святые законы будут бесплодны, если исполнители их – лихие супостаты... Государство есть тело: если члены тела здоровы, то и все тело здорово. Вылечим наперед сами себя, тогда выздоровеет и все общество, и все государство с его учреждениями. А мы больны. С безумною гордостью мы насмеялись над всем в нашем отечестве, и за это «сделались посмешищем у своих соседей, притчею во языцех». С беспощадной суровостью отнеслись ко всему, что выработала жизнь и история наша; не пощадили ничего – ни царя, ни царства, ни церкви, ни школы, ни науки, ни искусства. Дух осуждения обуял весьма многих. Те только книги и читаются, те только писатели уважаются, которые над всем смеются. Отыскать какое-либо пятно в историческом лице, расславив его по всей России – сделалось своего рода честью; как будто находили удовольствие в том, чтобы все великое принизить, все высокое втоптать в грязь. «Долой авторитеты! Нет более авторитетов»: вот правило, которого держатся. И сему-то мы обязаны тем, что развилось недоверие и неуважение к власти, недовольство своим состоянием. Обыкновенная житейская деятельность многих не удовлетворяет: она громко называется пошлой; все рвутся выше, в область политики, метят в государственные деятели. Спаситель обещал поставить над многим только того, кто был верен в малом; а мы, будучи неверны в малом, хватаемся за великое… Иные же из нас потеряли почву под собою, порвали связь с народом, перестали понимать его: язык народа – не их язык; святыня народа – не их святыня; их потянуло не в глубь России, а за границу. Дома их гложет тоска; дома они не знают, к чему приложить рук. Вне Отечества тратят они свое богатство душевное и телесное; там их идеалы; там, по их понятию, только и люди живут, – а у нас что? Мужики. Нужды чужой страны им более известны, чем нужды воспитавшей и обогатившей их деревни; вопросы, занимающие умы иноземцев, для них интереснее, ближе, чем труды и болезни собственного их Отечества. Они стали какими-то космополитами, всечеловеками; ко всему родному они относятся равнодушно, не то с презрением, не то с сожалением. У них все чужое: язык, одежда, образ жизни, нравы, обычаи, вещи, слуги, – все заграничное; одно только русское, это – деньги. От своего они отстали и к чужому не пристали. И там, за границей, им нравится более внешний блеск жизни; оттуда в большинстве случаев они вывозят только моды и наряды. Эти предметы роскоши, к несчастию, они успели привить и к народу. А всмотрелись бы в жизнь тамошнего пролетария и бедного класса народа. Каково он живет? Всегда ли лучше нашего простолюдина, да и не хуже ли его? <…> Можно бы у иноземцев и поучиться кое-чему, что действительно у них досточтимо и достохвально, но на это самое и не обращают обыкновенно внимания. Поучились бы у большинства иноверных уважению к Библии, чтению Слова Божия. В одном заграничном городе (Нью-Йорк) в один день куплено миллион Евангелия нового перевода; а у нас в России в целый год едва расходится до 50000. Поучились бы благоговению, с каким они стоят в церкви, благочестию, с каким проводят праздники, усердию, с каким заботятся о распространении своей неправославной веры. Заграничные миссионерские общества считают свои средства десятками и сотнями миллионов; а у нас?.. Увы! Многие не только не признают, но вовсе знать не хотят церкви. Зная, часто без особенной нужды многие языки, не понимают и понимать не хотят языка матери своей, святой церкви. И не от этого ли не стало в душе твердого основания, которое давала вера и церковь, и стал человек вертеться, как флюгер? Не от того ли у нас такой разлад слова с делом, такая бесхарактерность? На словах, напр., мы великие благодетели бедных, печальники народа; а на деле: «да как им помогать! Пьяницы все, тунеядцы; ничего не делают; только любят праздники». Вопием против продажности газет, развращенности литературы, и сами же читаем эту литературу, сами же своими деньгами поддерживаем недобросовестные органы гласности. Кричим из-за угла: не уважают ничего святого; а когда слышим кривые толки в обществе о церкви, правительстве, – позорно молчим; больше того, нередко сами же своим примером подаем поводы к таким толкам и к нарушению святыни церковно-народной… Мужества в нас нет; измалодушествовались мы. Поговорить-то тихонько поговорим, а дальше слов нейдем. А между тем зло нужно карать не словом, а делом. Если мы действительно честные люди, зачем подобострастно относимся к человеку заведомо бесчестному? Если любим свое Отечество, зачем позволяем клеветать на него? Если любим народ, зачем неуважительно относимся к его святыне; разобщаемся с ним?.. Нет; не должно быть так между христианами. Послушаем, что говорит св. Апостол: я писал вам «не иметь общения с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или хищником, с таковым даже не есть вместе. Извергните развращенного из среды вашей» (Кор. 5; 11, 13). Вот как созидалось и укреплялось христианское общество! Если бы все мы всякого, кто не слушает наставления апостольского и учения св. церкви, «имели на замечании, избегали общения с ним, чтобы устыдить его, не считая его однако за врага, а вразумляя, как брата» (Сол. 4, 14, 15); тогда не постигли бы нас великие бедствия. Если бы дома наши оставались всегда закрытыми для хищников; если бы дома людей безнравственных нами не посещались; если бы руки их, простертые к нам для приветствия, не встречали наших рук: тогда хищники не держали бы высоко своих голов среди наших собраний, смолкли бы нечестивые уста, меньше было бы места и нигилизма у нас. Но это не есть дело одного человека, а всех нас, сынов церкви Божией. Всем честным людям нужно ополчиться против врагов чести и нравственности, Церкви и Отечества. Несомненно, что враги сильны нашей слабостью, нашей разрозненностью; но если мы обновимся духом христианского единения и ревности, то не будет им места между нами (*) ... * Извлечено, в сокращенном виде, с небольшими дополнениями, из февральской книжки Душеполезного чтения за текущий (1882) год. | |||||||||||||||
|
© Православный просветитель
2008-24 гг.