|
|
|
       
| ||
| ||
| На начало | ||||||||||||||||
Наши баннеры 
|
Перекрёсток веры, надежды, ...
Рассказ
Даже стояли во время Богослужения совершенно не так, как требовали того церковные каноны. Куда подевалось то смирение, то внимание, с коим внимали раньше они слова Божий о терпимости, о любви и сострадании к ближнему, о сплочении и помощи друг другу в тяжкую годину. Как мог, успокаивал, вселял надежду и веру молитвой, благословлял набраться сил, терпения, без чего не вынести то горе, те несчастья, что выпали на головы прихожан. С началом войны их число резко сократилось: то ли не до молитв стало, то ли боятся люди выходить на улицу? А, может, и то, и другое вместе взятое, только на сегодняшней службе было не больше пятнадцати человек. Еще и службу-то до конца не закончил, а уже началось шевеление, послышалось нетерпеливое покашливание, люди то и дело оборачивали головы в сторону выхода, переминаясь с ноги на ногу. Уходили из церкви второпях, толкаясь в дверях, и шли, не поднимая глаз, не замечая, не радуясь тихому июльскому дню. Оно и понятно, чему радоваться, если уже второй месяц, как идет война, и она не минула деревню Слободу, что раскинулась по-вдолъ шоссе Москва-Брест почти на границе России и Белоруссии, а прямо подмяла ее под себя. Небольшая деревянная церковь с одним куполом без колокола, который сняли еще в двадцатых годах, с пристройками, с таким же небольшим домиком для семьи отца Василия возведена была во времена восшествия на престол последнего царя Российской империи и в его честь. Построенная на перекрестке дорог, она хорошо видна с любой стороны на подъезде к Слободе со всех близлежащих деревень. Каким-то чудом смогла устоять, выжить в далеко не благодатные для Церкви времена, когда рушились и не такие храмы. А вот устояла, выжила, только колокол потеряла. Даже когда НКВД забрал последнего настоятеля церкви отца Василия, какой-то добрый человек навесил самодельный замок на входную дверь. Матушка Евфросиния даже не заметила, кто и когда это сделал: утром пошла проверить храм, а на нем замок. Так и простояла церковь закрытой, пока через полгода из тюрьмы не вернулся отец Василий. Ждала, значит, и верила, что вернется, что добро восторжествует. По возвращении домой сразу кинулся к ней, сам лично трогал замок, но ломать не стал, отложил на утро. А утром она стояла открытой. И внутри все целое, только слегка припорошено пылью. Прямо, чудо какое-то. Две липы со стороны шоссе, кусты сирени по бокам аккуратной дорожки, что ведет в храм, несколько скрашивают почерневшие от времени бревна. В сторону Москвы все идут и идут немецкие войска. Изредка машины останавливаются у колодца, что напротив, тогда окрестности оглашаются громким смехом, чужой речью. Вот и теперь группа солдат разминались, гоняли мячик на обочине, хохотали. - Да-а, тяжело нам придется, - батюшка вздохнул, закрыл дверь, перекрестился сам, перекрестил церковь, направился домой. В здании средней школы расположилась немецкая комендатура, введен комендантский час. Вчера вызывали в школу отца Василия. Немецкий комендант - молодой, лет тридцати, майор Вернер Карл Ка-спарович - даже вышел из-за стола, любезно предложил стул. - Не удивляйтесь моему русскому языку, - успел упредить священнослужителя. - Я родился и вырос в России, в Санкт-Петербурге, так что... - Что вы, господин майор. Я всегда считал армейских и флотских офицеров высокообразованными и культурными людьми. Это только большевики почему-то пропагандировали офицерский состав, особенно царской армии и армий противников, как солдафонов, костоломов и дуболомов, - гость оценил по достоинству и учтивость, и знание иностранного языка. - А я имею в виду офицеров разных армий. - Да-да. Я вас понимаю. Если мне не изменяет память, отец Василий, вы были полковым священником в русско-японской компании? - Хм, завидная осведомленность, господин майор, - удивился гость. - Хотя, впрочем, чему удивляться? НКВД не успел вывести архивы? - Может быть. Но не об этом речь, - хозяин кабинета вышел из-за стола, взял стул и сел напротив священнослужителя. - Почему вас не расстреляли в тюрьме в тридцать восьмом году? - Даже так? - гримаса удивления в очередной раз коснулась лица отца Василия. - Скажу честно - не знаю. Отпустили и все. Как арестовали, так и отпустили без объяснений и, тем более, без извинений. - Ну, что ж. Это в духе большевиков и комиссаров. Я вас понимаю. А сейчас скажите мне, пожалуйста, как вы относитесь к оккупационным войскам, к новой германской власти? Пронзительный взгляд голубых, немножко на выкате, глаз коменданта застыл на лице священника. Майор даже подобрался весь, изготовился, как для прыжка. Отцу Василию стало неуютно вдруг: куда подевались выдержка и мудрость прожитых семидесяти с лишним лет, опыт общения с людьми разных взглядов и вероисповедания отошел за пределы кабинета. Вот эти глаза как будто раздевали, пронизывали насквозь. Хотелось отвернуться, закрыться, не видеть их. Помимо проницательности, в них затаилась скрытая угроза, притом такая угроза, по сравнению с которой пытки в тюрьме при Советской власти казались детскими шалостями. Там отец Василий отвечал сам за себя, а это совершенно другое дело. Здесь крылась большее: надо будет отвечать и за паству. Гость это видел и понимал, поэтому не спешил, выискивал тот вариант ответа, который удовлетворил бы обе стороны. - Я признателен вам за возможность совершать Богослужения во вверенном мне храме, господин комендант, - руки священника застыли на нагрудном кресте, голова склонилась в благодарном поклоне. - Надеюсь, вам не стоит напоминать, что вся власть от Бога? - комендант сменил позу, закинул ногу за ногу. - Командование наших войск очень лояльно и с пониманием относится к вероисповеданию на оккупированной территории. Полагаю, в своих проповедях и молитвах вы оцените сей факт по достоинству и донесете до паствы, отец Василий? В отличие от Советов, Германия в конфессиональной политике придерживается свободы религий. - Благодарю вас, господин майор. Добродетель всегда останется добродетелью, и ей не нужны дополнительные усилия быть замеченной и по достоинству оцененной прихожанами. Она не нуждается в лести. Добро, как и слова Божий, всегда найдет дорогу к свету и войдет в души людей. - Ну, что ж. Будем считать, что протокольная часть встречи завершилась, остается официальная ее половина, -хозяин встал, прошелся по кабинету. В открытое окно заглядывало полуденное солнце, легкий аромат разнотравья и речной сырости доносились со стороны реки Деснянки. Где-то протарахтел мотоцикл, его звуки застыли, растворились в летнем мареве. Отдаленный взрыв напомнил, что не все так гладко за окном бывшей школы. - Реалии таковы, отец Василий, что мы живем по законам военного времени, - в подтверждение взрыва начал комендант. Начищенные до зеркального блеска сапоги слегка поскрипывали при каждом шаге хозяина, утверждали, впечатывали его слова в сознание гостя, придавая им значимость истины в последней инстанции. - Из уважения к вам, напоминаю, что всякие контакты с советскими военнослужащими, евреями, комиссарами и другими врагами великой Германии категорически запрещены. Вы понимаете меня? - Да, господин майор, понимаю, — отец Василий встал и уже стоя провожал глазами расхаживающего по кабинету коменданта. - Надеюсь, вы знаете, чем чревато неисполнение приказов и распоряжений оккупационных властей? - комендант остановился напротив гостя, поймал глазами его взгляд. - Да, господин комендант, знаю. Расстрел. - Правильно, и поэтому прошу вас, отец Василий: будьте благоразумны. Я склонен думать, что мы с вами подружимся. - Да, господин майор. Истинная вера только укрепляет наши тела и души. До свидания. Батюшка шел по тропинке к дому, вспоминал вчерашний разговор с комендантом; «Как мягко стелет господин майор, но он глубоко ошибается. Вера в Господа только укрепляется верой в свою Родину, в свой народ», - но додумать не успел. За забором, что со стороны колхозного сада, увидел шевеление, человеческую тень. Оглянулся вокруг, задержал взгляд на играющих немецких солдатах и только после этого направился к тому месту. Заросли полыни, чернобыла и репейника скрывали троих человек: двоих мужчин в форме красноармейцев и молодую, лет двадцати, девушку в солдатской гимнастерке и темной юбке в больших и широких, не по размеру, сапогах.
- Кто вы? - отец Василий наклонился через забор, внимательно рассматривая незнакомцев. Легкое волнение все же нахлынуло, помешало сохранить полное спокойствие. - Впрочем, что я спрашиваю. Какая нужда привела вас сюда? Вот, опять что-то не то говорю. Чем могу служить, дети мои? - Помогите, батюшка, - девушка привстала на колени, ухватилась руками за плетень. - Помогите, из-под Минска идем, товарищ политрук ранен, идти не может. Вот, Азат от Березины на спине его тащит уже который день, - и указала рукой на смуглого юношу. Священник еще мгновение смотрел на неожиданных гостей, потом повернулся, отыскал глазами немецких солдат. Те строились у машин, сами машины стояли с работающими моторами. «Уезжают, - мелькнуло в сознании. - Значит, это знак Божий. Так тому и быть». - Проследи, дочка, за мной: я пойду к пристройке, что за храмом со стороны сада, открою, а вы потихоньку перебирайтесь туда после того, как уедут солдаты. Эта пристройка сохранилась с момента строительства самой церкви. Видно, строители использовали ее и под жилье, и под склад. Сложенная «в крест» из леса-кругляка, она готова была простоять еще столько же. Отец Василий, по сути, и не пользовался ею: иногда ставил инвентарь, складывал ненужный хлам. А в основном ее использовали под свои игры сначала дети священника, а потом и внуки. Крыша, правда, прохудилась в некоторых местах, все не доходили руки заменить кое-где сгнившую дранку. Откладывал на «потом». А теперь какая крыша? «Вот, господин майор, и вступили мы с тобой в противоречия, - священник грустно усмехнулся в бороду, открыл дверь в пристройку. - Как это грамотно и четко расписали вы права и обязанности мои там, у себя в германских штабах. Все хорошо и по-немецки правильно у вас спланировано. Но вы забыли одно, упустили главное, господин комендант. Да, упустили, не учли, и в этом ваша главная ошибка. Русский человек не мыслит себе веру в Христа без веры и любви к Родине. Это у нас едино, неотделимо, а вы пытаетесь поставить нас по разные стороны. Не бывать этому, нет, не бывать. Значит, не долог ваш визит на нашу землю, нет, не долог». Батюшка спорил с воображаемым собеседником, а руки продолжали разбирать хлам, сооружать что-то наподобие то ли кровати, то ли нар. Убедившись, что это у него получилось, с минуту полюбовался на свою работу, вышел во двор. Машины с немцами еще не уехали, но вот-вот должны были начать движения. Кинул взгляд туда, где оставил красноармейцев: не заметил ни единого шевеления. «Добро. Видно, народ приучен к опасности, - промелькнуло в сознании. — Ну, и ладно. Так о чем же это я? Ах, да. Ошибаетесь вы, господа хорошие. Неотделимы мы, не-от-де-ли-мы!
Служил он тогда полковым священником в Восточном отряде генерала Засулича под Тюренченом вблизи китайско-карейской границы на реке Ялу, что была хорошим препятствием японским войскам на пути в Южную Маньчжурию. Отец Василий прикрыл глаза, сложив руки на животе, ждал отъезда немцев, вспоминал. В тот день он был в роте своего товарища по службе капитана Некрасова. Сидели в блиндаже, пили чай, как вдруг японцы пошли в атаку. Правда, перед атакой добрый час обстреливали позиции роты из артиллерийских орудий и только потом начали переправу. - Вы бы, батюшка, ушли отсюда подобру-поздорову, - ротный то и дело выходил из блиндажа, лично следил за быстро меняющейся обстановкой.-Не равен час; уж слишком заметная мишень вы для япошек. - Побойтесь Бога, господин капитан! Это где видано, чтобы русский священник показывал спину врагу? - Ну, воля ваша, батюшка. Мое дело предупредить. Отец Василий хорошо помнит, как умирал от ран у него на руках капитан Некрасов Вениамин Владимирович. А чем мог помочь полковой священник своему умирающему другу? И тут прорвали японцы оборону на левом фланге роты. Вот тогда-то и встал из окопа отец Василий, в миру - Старостин Василий сын Петра, полковой священник. По сану иметь оружие не положено. Расставив руки и воздев к небу крест, заорал, перекричав шум боя, как никогда еще не кричал двадцатишестилетний здоровяк: - Братцы-ы! Не посрамим земли Русской! Изгоним басурманов! Дави косорылых! - и пошел, не оглядываясь, на врага. Знал, чувствовал, как за спиной вырастала стена из русских солдат, и шел бесстрашно на японские штыки.
А он и не прятался, а, напротив, вел их за собой, кулаком с зажатым в нем крестом прокладывал дорогу. И сбросили тогда япошек в реку, сбросили. Да, Бог миловал в той атаке. Живым, невредимым вернулся в окопы отец Василий в изодранной, политой кровью рясе. А спустя минуту осколок от японского снаряда нашел-таки полкового священника уже среди своих, в разрушенном ротном блиндаже, где лежало тело его друга Вениамина Владимировича Некрасова. Опомнился, пришел в себя уже на санитарной повозке. Затем были госпитали, врачебные комиссии, которые запретили отцу Василию занимать духовную должность в воинских частях. Золотым крестом на Георгиевской ленте наградили его тоже в госпитале. Из царских рук принимал награду. А потом были и этот приход, и эта церковка. «И вы хотите после всего этого моей лояльности к вам, супостатам и агрессорам? Дудки! Хотите, чтобы я забыл духовное и кровное родство, что связывает воедино весь народ на земле нашей? Вот вам, антихристы, вот вам!» - и еще раз ткнул кукишем в сторону отъезжающих немецких машин. Продолжение следует | |||||||||||||||
Отец Василий закончил службу, стоял на крылечке церкви, смотрел, как расходились люди.
Еще во время молитвы он заметил в глазах прихожан, почувствовал в их поведении, прочитал на их угнетенных лицах страх, страх перед днем сегодняшним, перед днем завтрашним.
Один из мужчин был, по-видимому, в тяжелом состоянии, так как голова и рука в предплечье были замотаны грязными тряпками, бывшими когда-то бинтами. Второй - молодой, смуглый, азиатского типа лицом - смотрел на священника с интересом и некоторой долей опаски. Автомат из рук не выпустил, а, напротив, держал его наизготовку, будто готовый вот-вот выстрелить.
Как это вы мыслите? Вот сейчас я возьму и брошу свою паству один на один с вами? Дудки! Вот, видели? -батюшка сунул куда-то в пространство огромный кукиш. - Вот вам, захлебнетесь собственной злобой, антихристы! Прости, Господи, мя, грешного, - отец Василий перекрестился. - Не к месту будет упомянуто диавольское немецкое отродье».
В пылу рукопашной кого-то гвоздил кулаком, кого-то - хватал за горло.
Видел, хорошо видел и запомнил на всю жизнь, как вокруг него образовалось кольцо солдатское, как бились, пластались русские солдаты, оберегая от вражеского штыка безоружного полкового священника отца Василия.
|
© Православный просветитель
2008-24 гг.