ообще можно сказать, что неформальная молитва за ближних есть безошибочный признак выстроенности христианских отношений на основании любви. И, наоборот, где такой молитвы нет, там в отношениях между людьми нет либо любви, либо христианства, либо и того, и другого. Это совершенно понятно: в жизни каждого человека слишком часто встречаются обстоятельства, когда он не может справиться либо с ними, либо с самим собой, приходя в разрушительное состояние, и никто и ничто, кроме Бога, не может ему помочь. Ближние, видя эту ситуацию, включаются в нее своим деланием любви, то есть молитвой за ближних. Здесь только очень важно не навредить пристрастным характером своей молитвы. Наиболее беспристрастно и верно в своих интонациях любви одновременно и к Богу, и к ближнему звучит молитва, имеющая простое содержание: “Да будет воля Твоя”. К сожалению, не слишком часто имеет характер содержательной любви молитва, предметом которой оказывается не один только ближний, а, положим, целый народ. Вместе с тем, опыт показывает, что когда такая молитва любви о народе совершается совместно, положим, общиной, то она и лично для каждого участника такого молитвования становится более остро и ответственно переживаемой, и тогда приходится говорить, скорее, о психологических, чем о нравственных причинах такого явления. В целом же общая молитва обычно переживается ее участниками более формально, то есть с меньшей любовью (например, в церковном молебне), кроме тех случаев, когда все участники объединены одной общей внутренней задачей (например, исканием Божией помощи в деле восстановления храма), но в таких случаях переживание любви к Богу оказывается не определяющим. Также, по-видимому, для многих еще представляется предметом научения - и то лишь, если такая задача ставится, - любовь к тем святым, к которым они обращаются как к своим предстателям в духовных и земных нуждах. Наиболее естественным образом эта задача решается при обращении человека в его молитве к своему Ангелу-Хранителю. Такое общение любви с небесными силами - естественно, потому что Церковь знает, что каждый Ангел-Хранитель, безусловно, любит ту человеческую личность, которую он послан Богом охранять. Это хранение и есть хранение любви, ибо такова природа сотворенных Богом Ангелов-Хранителей, и потому что люди по дарованной им Богом свободе в своем падшем состоянии могут легко склоняться ко злу. Чем больше нечувствие к духовному небу - небу любви, тем менее реальна в своей неформальности такая молитва. Но это нечувствие может уменьшаться в силу реальности участия в Божественной литургии, которая, по известному святоотеческому образу, есть небо на земле.

Божественная литургия в земных условиях, в церкви есть высшее осуществление любви, прежде всего - любви Божественной. Любовь Божественная питает подлинным телом и кровию Сына Божия верных Ему людей, решившихся на участие в Евхаристии. Любовь Божественная, возведшая однажды на крест Сына Божия, не перестает в Литургии возводить Его на Голгофу - “и абие изыде кровь и вода”. Любовь Божественная не перестает низводить Сына Божия, по Его же любви к верным Своим, в сей мир, в церковь, где вечность соединяется с временной жизнью. Любовь Божия осуществляет свое действие в условиях ответной люб-

ви человеческой, иначе чудо не совершается - “по неверствию их”.

Вся Литургия - непрекращающееся действие Божественной любви, но и к человеческой любви она тоже взывает.

Литургия начинается возгласом священника: “Благословенно царство Отца и Сына и Святаго Духа”, как бы и открывающего вход в это царство, все содержание которого - любовь, и члены этого царства - участники Божественного пира любви, а не успевший или пренебрегший облачиться в брачные одежды, не стяжавший хотя бы начальных интенций любви оказывается извергнутым из этого пира, даже если телом своим он присутствует на Литургии. “Возлюбим друг друга”, - призывает возглас перед началом Евхаристии, главной части Литургии, и это тоже - не просто призыв, но указание на то условие, при котором только и может совершиться Литургия - общая взаимная любовь. “Со страхом Божиим, верою и любовию приступите”, - таков был в древности призыв к причастникам при выносе чаши, и если теперь слово “любовь” и выпало, то, видимо, мысль Церкви при этом заключалась в том, что страх Божий и вера совместно предполагают и любовь.

Все движение Литургии - это переживание прославле- ния и благодарения. Недаром же само таинство называется Евхаристия (в переводе с греческого - благодать, благой дар, благодарение). В начале самой Божественной литургии поются так называемые антифоны, обычно как раз и выражающие переживание хвалы и благодарения (псалмы: “Благослови, душе моя, Господа” и “Хвали, душе моя, Господа”). И далее нет другого такого слова, которое бы так же часто повторялось в ходе Литургии, как “благодать” и “благодарение”. И это понятно.

Все православное богослужение в его известных кругах - суточном, недельном и годовом - представляет собой то же кружение любви, что и в Божественной литургии, во-первых, потому что все остальное Богослужение является подготовкой к Литургии, во-вторых, потому что оно есть служение Богу, а такое служение всегда есть жертвенный акт любви, а в-третьих, потому что содержание этих служб (прославление Бога, Пречистой Его Матери и святых) есть содержание дара любви.

Осознать любой Божественный дар как дар, и дар именно благой, можно только любовью. Ответить на благодать Божию своею благодарностью можно только любящим сердцем. Сердце не любящее закрыто для благодарности. И, наконец, само причащение святых Христовых Тайн, без которого не может быть Божественной литургии, есть вкушение огня Божественной любви. В этом вкушении должно перегореть - “ибо Бог есть огнь поядающий” -все нечистое, скверное, пошлое, низкое. Сердце человека, участвующего в таинстве Евхаристии, принимает новое, святое содержание жизни, и освящающее действие чистейшей любви распространяется на всех и, прежде всего, на причастников этого таинства. Становясь через причастие жизни Христовой царем и священником, причастник и кругом себя встречает царей и священников (1 Пет. 2, 9) и вместе с ними совершает царское и священническое служение любви. И все вместе они становятся единым телом любви. Так велика Евхаристия! Принимающий частицу Тела Христова становится Телом Христовым и входит членом в Тело Христово — святую Церковь “прикровеннейшим образом”.

Удивительно: и малая частица Святых Христовых Тайн, принимаемая в святом Причащении, и необъятный мистический организм, объединяющий верных на небе и на земле, называются одним и тем же словом: Тело Христово. Впрочем, удивительно ли? - если и то, и другое созидается одним - любовью Христовою.

Центральная установка - слова Христовы: “По тому узнают, что вы Мои ученики, что будете иметь любовь между собою” (Ин. 13, 35). И другие: “Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди их” (Мф. 18, 20). Эти последние слова определяют сущность и главный принцип собранности: “во имя Христово”. Единение множества во имя Христа и есть Церковь. Но нравственное условие, указывающее на безошибочность собрания - любовь (“Если будете иметь любовь между собою”).

Элементы общинной жизни, по крайней мере, некоторые, можно видеть всегда там, где есть приход. Но они так и останутся разрозненными элементами, если священником и самими прихожанами не поставлена задача, а точнее сказать, если они сознательно не приняли и не усвоили задачу, поставленную им Богом, - создать из прихода общину, то есть реальное единство христиан, устроившееся на основаниях христианской любви. Члены такой общины в чем-то очень существенном отличаются от других, их окружающих, и явно в лучшую сторону. Ходят, в основном, по пять дней в неделю на работу (кроме матерей, воспитывающих детей). Учатся, болеют, страдают. Каждое воскресенье встречаются в храме. После Литургии многие расходятся почти сразу, другие остаются несколько дольше, чтобы обсудить свои и общие дела и кое-что поделать. И вместе с тем видно, что они по праву и без сантиментов называют себя братьями и сестрами. И что для них дороже их братства? Церковь? Конечно, но их братство есть церковь. Бог? Несомненно, но Бог и есть посреди них, и во имя Божие они и собраны. Их собственные семьи? Разумеется, но большей частью члены их семей также становятся членами этого братства, а когда это не так, то они с печалью, но терпеливо ждут этого.

Далеко не все безукоризненно в жизни таких братских общин. Порою всякие разрушительные тенденции стремятся разрушить их дух и жизнь. Порою кажется, что вся их жизнь держится на возглавляющих их священниках. Но при всех - личных и общих - искажениях и несовершенствах, очевидно, что такие единства держатся и существуют любовью и во имя любви (а не просто наличных пристрастных привязанностях). Общинное единство, безусловно, создается любовью каждого из ее членов, но эти единичные и единственные “любови” в общинной реальности таинственно переплавляются в некое общее свойство: общую любовь; и она обладает уже какими-то особыми

свойствами, как бы добавляющимися к каждой из этих единичных “любовей”, и главное из них - это любовь всех ко всем. И это общее пространство любви включает в себя каждого, кто его ищет. И когда душа отвечает сама себе: “Добро мне зде быти” - значит, атмосфера любви пронизывает ее, а там уже налаживаются и какие-то личные контакты с членами общины, то есть любовь для этого нового члена приобретает какие-то конкретные очертания. В то же время и община приобретает не только количественное приращение, но и почти неуловимые и, во всяком случае, формально неопределимые качественно новые очертания.

И есть только одно основание не спутать эту Христову и одновременно человеческую любовь в церковной общине с человеческими нестойкими чувствами - это единство исповедания членами общины Единого Истинного Бога в чистоте вероучения.

Ибо если отсутствует это единство исповедания, общество (даже если оно состоит из двух или трех человек) расколото по важнейшему признаку, составляющему это единство, и близость остается лишь на уровне второстепенных и нестойких признаков (сердечные чувства и прочее), которые сегодня имеются, а завтра их может и не быть. Более того, когда нет этого единства исповедания, можно предполагать, что, по крайней мере, кто-нибудь один из тех, кто, кажется, собрались во имя Божие, исповедуют собственно не Бога, а свою интерпретацию Бога.

История Церкви с большей ясностью показывает, что чем более усиливаются догматические разногласия, тем сильнее и человеческие нестроения в жизни Церкви, заканчивающиеся ненавистью и расколами. Замечательно, что лица раскольнических сообществ обычно с большей антипатией относятся к своим бывшим собратьям, чем к людям совсем противоположного духовного, мировоззренческого и нравственного устройства. Наличие в мире религиозных войн свидетельствует о том, что там, где нет единства исповедания Бога, нет и любви.

Не просто догматически-мировоззренческое единство созидает подлинную любовь, но единство исповедания именно Пресвятой Троицы как образа совершенной любви. Единство исповедания - это, по сути, динамический жизненный процесс, которому реальный живой импульс дает Сам Бог. Та же самая любовь, которая есть в Боге по Его природе, подается Им своим верным именно в силу их веры, то есть в силу исповедания именно Его как Бога, и потому действует тем же образом в них, в меру их приятия. И это общее исповедание, как приятие Божественного дара, собирает их вместе в общность любви, что преимущественно, конечно, переживается на Литургии.