• Боевая подруга: женщина и танк
• Служение Богу и Отечеству
• «Я – Михайло Калашников, христианин и православный по вере своей»
• Христианское понимание смерти
• О тайне человеческой жизни

Портрет

Полдень давно миновал, и жаркое июньское солнце в зените стояло над Невским проспектом, когда верующий художник по кличке Черный Микки в сотый раз поднял голову от мольберта и обвел многоликую толпу внимательным взглядом.

Микки стал христианином не так давно. Пока что он многого не понимал, многое у него не получалось. Например, когда к нему долго не подходили и не покупали этюдов, он начинал тихо ругаться. Время шло; художник бранил прохожих все громче и громче, вставляя порой такие нелестные эпитеты, что его собратья по ремеслу, попивая холодный джин-тоник и делая страшные глаза, один за другим начинали отворачиваться в сторону. Впрочем, сегодня Микки был в превосходном настроении. Он тихо посвистывал, сдувал пылинки с кисточек и смотрел на спешащих куда-то людей влюбленным взглядом.

«Вот, — мечталось ему, — откуда ни возьмись появится девушка. В темном как ночь платье, осыпанном звездочками. Взгляд ее будет хрустальным, с лунным отблеском в глубине... Она присядет на раскладной стульчик и тихо скажет: «Здравствуй, Микки!» Я отвечу ей что-нибудь этакое, и тогда она спросит...»

— Сколько возьмешь за портрет, ты, замухрышка?!

Художник подскочил на своем стульчике.

Друзья и собратья по ремеслу сделали страшные лица и отвернулись в сторону, схватившись кто за сигареты, а кто — за банку с джин-тоником.

Черный Микки мигом понял, что произошло.

Он был, как всегда, крайним. Его мольберт, прислоненный к водосточной трубе, почти выезжал на тротуар, и оттого рядом останавливался преимущественно всякий сброд — праздные зеваки, гуляки и шалопаи.

Вот друг Черного Микки — Арти Изумрудов — всегда ухитрялся занять самое удобное, прибыльное местечко. Он раскидывал свой мольберт у ступенек собора; чтобы подойти к нему, необходимо было миновать два-три стеллажа с картинами, на что, понятно, не пойдет пьяный повеса, ищущий повода к склоке или драке. Арти Изумрудов умеет занимать хорошее место, оттого ему и везет: всегда при деньгах. И клиентура у него всегда соответствующая: нормальные, порядочные люди, с которыми можно поговорить об искусстве или просто о жизни, поулыбаться, отпустить хохму...

Остальные, более-менее удачливые художники, жались к Арти Изумрудову. И только Черный Микки, который уверовал в Бога и каждый день ходил на утреннюю Литургию, вечно запаздывал и занимал плохое место. Впрочем, его вины в этом не было... Очнувшись от волшебной грезы, художник вскинул голову и расширенными от ужаса глазами посмотрел на остановившуюся возле него компанию.

Их было четверо.

Взлохмаченная, глупо улыбающаяся девица с лицом, затушеванным тенями, бритый парень в черном, который вяло поигрывал цепью, верзила в кроваворасных очках, в майке с оскаленной пастью и с татуировкой на запястье: «Мумрик», и тот, что стоял впереди и спрашивал насчет портрета.

— Ты оглох, заморыш?.. — выкрикивал он страшным голосом, пытаясь вывести из оцепенения растерявшегося художника.

— Кому из вас нужен портрет? — слабым голосом спросил Микки.

— Мне! — идиотски ухмыльнулся стоящий впереди детина.

— Триста! — потребовал Микки, решив, очевидно: «С меня хватит!»

Детина похлопал по карману:

— Будут твои. Если похоже нарисуешь...

— Располагайтесь.

Складной стульчик затрещал под тяжестью севшего амбала. Черный Микки придвинул к себе мольберт с листом бумаги, взял в руки уголек и пристально вгляделся в черты лица сидящего перед ним человека.

«Ну и харя! — подумал верующий художник. — Такой наглой, тупой, отвратительной физиономии я еще не видел».

— Может, на вас лучше — шарж? — робко осведомился художник.

— Поговори еще! — рявкнул клиент и угрожающе приподнялся. Дружки его придвинулись ближе.

Делать было нечего. Скрепя сердце, Микки занес руку над девственно-чистым листом и внезапно остановился, озаренный светлой мыслью.

«А что, если попытаться увидеть его глазами Бога? — задал он себе вопрос. — Ведь Господь любит всех, значит, любит и этого охламона... Господи, — мысленно воззвал он, — покажи мне сердце этого человека! Дай увидеть его душу, ведь Тебе открыто все!»

И, не колеблясь больше, он взялся за работу.

Сперва Микки наметил овал лица — неправильный, расширенный книзу, как груша. Потом колючие, давно не стриженые волосы. Короткую, толстую шею и могучие плечи. Микки снова внимательно взглянул на человека и взял тонкую кисть.

И тут его понесло...

Вот глаза... Прищуренные, наглые, с красными прожилками в белках, они смотрят из-под тени нависших бровей и низкого лба. Микки заглядывает в них, пытаясь уловить то самое неведомое НЕЧТО, и в глубине двух черных дыр вдруг вспыхивают разноцветные смешливые искорки, мутное дно озаряется необычным, задумчивым светом. Взмах ресниц — и все гаснет. Микки трудится. Он пишет черные глаза, излучающие из глубины своей мягкий свет. Он и не подозревал о том, что это будет так тяжело...

А эти темные круги, синие тени под глазами — от большой усталости. Вероятно, этот человек не спал несколько ночей... И багровый шрам, идущий через всю правую щеку, уже не смущает Микки.

Теперь — нос, крупный, широкий... Едва уловимая морщинка над переносицей. Она говорит о тайной внутренней боли. Микки обозначает ее четче, и выражение лица смягчается, становясь теплее и задумчивее. Микки бросает на лоб солнечный блик и — неожиданно для себя — обводит пряди волос светлым ореолом. Получается необычно и очень похоже на одного из Апостолов.

Напоследок Микки принимается за рот. Толстые губы, сложенные в глупую самодовольную ухмылку, вдруг принимают другие очертания. И широкое, словно вырубленное из камня лицо парня озаряется робкой и наивной детской улыбкой. Все детали, так смутившие поначалу Черного Микки и мешающие воспринимать клиента как человека, за которого отдал жизнь Иисус, — металлическую серьгу, пугающих размеров череп, висящий на шее, расстегнутый ворот грязной и потной рубахи и пару ожерелий устрашающей формы, — художник смягчает, затушевывает, уводит в тень.

И уж, совсем непонятно зачем, намечает фон в виде клубящихся туч.

Портрет готов.

С широкого листа смотрит хороший, добрый, чуточку застенчивый человек. Концы волос, беспорядочно свисающих со всех сторон, словно светятся изнутри.

Здорово смахивает на лимб.

— Готово? — спросил детина и перестал ухмыляться.

— Вот, — Микки, весь замирая, открепил лист и протянул его клиенту.

Тот машинально сунул художнику деньги и, развернув лист, взглянул.

В следующее мгновение окрестности потряс злобный рев. Все художники побросали мольберты и сгрудились вокруг

Арти Изумрудова, словно стадо овец вокруг пастуха.

— И это — я?! — орал нарисованный.

— Вы... вы... — отступая, бормотал Черный Микки.

— Издеваешься!.. Что это за… ангелочек! Ты бы еще крылья пририсовал! Халтурщик!

— Художник должен быть правдивым! — слабо защищался Микки. — Что я, виноват, если вы... такой?..

— Кретин!.. — наступая, орал клиент. — Что ты про меня знаешь?! Я, может, пил, курил, жену убил... У меня две судимости... И чужой паспорт!

— Чутье художника меня еще ни разу не подводило! — взорвался Микки. — Вы — хороший и добрый! За вас Иисус жизнь отдал! Возьмите портрет и убирайтесь!

— Какой Иисус? — рассвирепел детина и яростно пнул ногой мольберт. — Ты, сосиска, да я тебя сейчас так разукрашу, что куда там самому Рафаэлю!..

Он свернул портрет в трубочку и, изловчившись, ударил художника по голове.

И тут на Микки нашло.

Он откупорил бутылку с лимонадом «Буратино», отскочил в сторону для безопасности и вдруг резким движением выплеснул весь лимонад в лицо взбешенному клиенту. Парень взвыл; его приятели бросились к Микки, и плохо бы тому пришлось, не подоспей вовремя помощь.

— Друзья! Что же мы смотрим?! — вскричал Арти Изумрудов, отведя в сторону руку с сигаретой. Эти слова послужили сигналом к началу драки.

Вооружившись досками от мольбертов, художники кинулись к хулиганам.

— Покажем им, на что способны люди искусства!.. — кричал знаменитый постимпрессионист и завсегдатай Невского проспекта Арти Изумрудов.

Как известно, люди искусства способны на многое. Не прошло и десяти минут, как растрепанная девица, ее лысый дружок и верзила в кроваво-красных очках без оглядки улепетывали в сторону Аничкова моста.

Черный Микки и его клиент по-прежнему стояли друг против друга, пронзая воздух сверкающими взглядами. сложенные в глупую самодовольную ухмылку, вдруг принимают другие очертания. И широкое, словно вырубленное из камня лицо парня озаряется робкой и наивной детской улыбкой. Все детали, так смутившие поначалу Черного Микки и мешающие воспринимать клиента как человека, за которого отдал жизнь Иисус, — металлическую серьгу, пугающих размеров череп, висящий на шее, расстегнутый ворот грязной и потной рубахи и пару ожерелий устрашающей формы, — художник смягчает, затушевывает, уводит в тень.

И уж, совсем непонятно зачем, намечает фон в виде клубящихся туч. Портрет готов.

С широкого листа смотрит хороший, добрый, чуточку застенчивый человек. Концы волос, беспорядочно свисающих со всех сторон, словно светятся изнутри.

Здорово смахивает на лимб.

— Готово? — спросил детина и перестал ухмыляться.

— Вот, — Микки, весь замирая, открепил лист и протянул его клиенту.

Тот машинально сунул художнику деньги и, развернув лист, взглянул.

В следующее мгновение окрестности потряс злобный рев. Все художники побросали мольберты и сгрудились вокруг

Арти Изумрудова, словно стадо овец вокруг пастуха.

— И это — я?! — орал нарисованный.

— Вы... вы... — отступая, бормотал Черный Микки.

— Издеваешься!.. Что это за… ангелочек! Ты бы еще крылья пририсовал! Халтурщик!

— Художник должен быть правдивым! — слабо защищался Микки. — Что я, виноват, если вы... такой?..

— Кретин!.. — наступая, орал клиент. — Что ты про меня знаешь?! Я, может, пил, курил, жену убил... У меня две судимости... И чужой паспорт!

— Чутье художника меня еще ни разу не подводило! — взорвался Микки. — Вы — хороший и добрый! За вас Иисус жизнь отдал! Возьмите портрет и убирайтесь!

— Какой Иисус? — рассвирепел детина и яростно пнул ногой мольберт. — Ты, сосиска, да я тебя сейчас так разукрашу, что куда там самому Рафаэлю!..

Он свернул портрет в трубочку и, изловчившись, ударил художника по голове.

И тут на Микки нашло.

Он откупорил бутылку с лимонадом «Буратино», отскочил в сторону для безопасности и вдруг резким движением выплеснул весь лимонад в лицо взбешенному клиенту. Парень взвыл; его приятели бросились к Микки, и плохо бы тому пришлось, не подоспей вовремя помощь.

— Друзья! Что же мы смотрим?! — вскричал Арти Изумрудов, отведя в сторону руку с сигаретой. Эти слова послужили сигналом к началу драки. Вооружившись досками от мольбертов, художники кинулись к хулиганам.

— Покажем им, на что способны люди искусства!.. — кричал знаменитый постимпрессионист и завсегдатай Невского проспекта Арти Изумрудов.

Как известно, люди искусства способны на многое. Не прошло и десяти минут, как растрепанная девица, ее лысый дружок и верзила в кроваво-красных очках без оглядки улепетывали в сторону Аничкова моста.

Черный Микки и его клиент по-прежнему стояли друг против друга, пронзая воздух сверкающими взглядами.

— Помощь не требуется? — отдуваясь, спросил Изумрудов.

И Микки, благодарно кивнув, ответил ему:

— Нет.

Возбужденно переговариваясь, художники вернулись к своим стеллажам и мольбертам.

— Ну что ж, — нарушая неловкое молчание, детина иронически передернул плечом, — давай поговорим. Микки сунул руку в карман:

— Я знаю одно чудное кафе. Значит, так: сейчас мы идем туда и пьем кофе на твои триста. Там и побеседуем.

— И ты объяснишь мне, почему ты так меня нарисовал, — угрюмо вставил парень. Этот вопрос, по-видимому, очень занимал его.

...Прошло два часа, а Черный Микки и нарисованный им парень все еще сидели в полуподвальном кафе.

— Понимаешь, — взволнованно объяснял художник, — Бог сотворил людей по Своему образу и подобию. В каждом человеке есть частица Божьего естества. И в тебе тоже. И я это увидел.

— Твой Бог, Он правда мной интересуется? — спрашивал парень, и Черный Микки, взмахивая руками и проливая на колени горячий кофе, приводил все известные ему доводы и доказательства, готовый отдать все на свете, лишь бы убедить несчастного верзилу в истинности своих слов. Через час они расстались.

Возвращаясь домой по набережной Фонтанки, Черный Микки не выдержал и обернулся.

Нарисованный им человек стоял на мосту и задумчиво смотрел на воду. Резкие очертания его фигуры темным силуэтом выделялись на фоне движущейся позади него светлой, красочной толпы.

Вот он вынул из-под мышки бумажный свиток, развернул его и стал пристально вглядываться в изображенное художником лицо, на вытянутых руках отведя портрет в сторону. Потом посмотрел на свое отражение в воде — амбал, увешанный цепями и ожерельями, — опустил портрет и о чем-то всерьез задумался.

Черный Микки вздохнул и, уже не оборачиваясь, поплелся домой.

«Не везет мне! — думал он. — Никудышный я христианин. Не смог ничего объяснить человеку. Прости, Господь!.. Меня хватило лишь на то, чтобы плеснуть ему в лицо лимонадом...» Он миновал уже третий квартал, когда детина на мосту очнулся от своих раздумий. Прислонив бумажный свиток к решетке перил, чтобы высвободить руки, он не спеша отстегнул цепочку с увесистым оскаленным черепом, подкинул свой талисман на ладони и вдруг медленным, четко обдуманным движением бросил его вниз.

По воде прошли круги, и череп, булькая, опустился на дно.

Тогда на лице парня вдруг появилась робкая, наивная улыбка ребенка, получившего неслыханно дорогой подарок. Он наклонился, поднял портрет, сунул его под мышку и, сияя улыбкой, исчез в толпе.

Ксения Романова, г. Ялуторовск