|
|
|
       
| ||
| ||
| На начало | ||||||||||||||||
Наши баннеры 
|
«Про царя Давида? Очень послушаю!»
Несмотря на то, что я учился сносно, мне скоро было сказано, что меня выгонят из школы за недостойное поведение. Я приуныл, – это грозило мне всякими неприятностями: мать, становясь все более раздражительной, все чаще поколачивала меня. Но явилась помощь, – в школу неожиданно приехал епископ Хрисанф (епископ Нижегородский и Арзамасский Хрисанф (Ретивцев), 1877-1879 гг. – прим. ред.)… Автор известного трехтомного труда «Религии древнего мира», статьи «Египетский метампсихоз», а также публицистической статьи «О браке и женщине». Эта статья, в юности прочитанная мною, произвела на меня сильное впечатление. Кажется, я неверно привел титул ее. Напечатана в каком-то богословском журнале семидесятых годов. Когда он, маленький, в широкой черной одежде и смешном ведерке на голове, сел за стол, высвободил руки из рукавов и сказал: «Ну, давайте беседовать, дети мои!» – в классе сразу стало тепло, весело, повеяло незнакомо приятным. Вызвав после многих меня к столу, он спросил серьезно: – Тебе – который год? Только-о? Какой ты, брат, длинный, а? Под дождями часто стоял, а? Положив на стол сухонькую руку, с большими острыми ногтями, забрав в пальцы непышную бородку, он уставился в лицо мне добрыми глазами, предложив: – Ну-ко, расскажи мне из Священной истории, что тебе нравится? Когда я сказал, что у меня нет книги и я не учу Священную историю, он поправил клобук и спросил: – Как же это? Ведь это надобно учить! А может, что-нибудь знаешь, слыхал? Псалтырь знаешь? Это хорошо! И молитвы? Ну, вот видишь! Да еще и жития? Стихами? Да ты у меня знающий… Явился наш поп, красный, запыхавшийся, епископ благословил его, но когда поп стал говорить про меня, он поднял руку, сказав: – Позвольте, минутку… Ну-ко, расскажи про Алексея человека Божия… – Прехорошие стихи, брат, а? – сказал он, когда я приостановился, забыв какой-то стих. – А еще что-нибудь?.. Про царя Давида? Очень послушаю! Я видел, что он действительно слушает и ему нравятся стихи, он спрашивал меня долго, потом вдруг остановил, осведомляясь, быстро: – По Псалтырю учился? Кто учил? Добрый дедушка-то? Злой? Неужто? А ты очень озорничаешь? Я замялся, но сказал – да. Учитель с попом многословно подтвердили мое сознание, он слушал их, опустив глаза, потом сказал, вздохнув: 
– Вот что про тебя говорят – слыхал? Ну-ко, подойди! Положив на голову мне руку, от которой исходил запах кипарисового дерева, он спросил: – Чего же это ты озорничаешь? – Скушно очень учиться. – Скучно? Это, брат, неверно что-то. Было бы скучно учиться – учился бы ты плохо, а вот учителя свидетельствуют, что хорошо ты учишься. Значит, есть что-то другое. Вынув маленькую книжку из-за пазухи, он записал: – ПешкОв Алексей. Так. А ты все-таки сдерживался бы, брат, не озорничал бы много-то! Немножко можно, а уж много-то досадно людям бывает! Так ли я говорю, дети? Множество голосов весело ответили: – Так. – Вы сами-то ведь не много озорничаете? Мальчишки, ухмыляясь, заговорили: – Нет. Тоже много! Много! Епископ отклонился на спинку стула, прижал меня к себе и удивленно сказал, так, что все – даже учитель с попом – засмеялись: – Экое дело, братцы мои, ведь и я тоже в ваши-то годы великим озорником был! Отчего бы это, братцы? Дети смеялись, он расспрашивал их, ловко путая всех, заставляя возражать друг другу, и все усугублял веселость. Наконец встал и сказал: – Хорошо с вами, озорники, да пора ехать мне! Поднял руку, смахнув рукав к плечу, и, крестя всех широкими взмахами, благословил: – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, благословляю вас на добрые труды! Прощайте. Все закричали: – Прощайте, Владыко! Опять приезжайте. Кивая клобуком, он говорил: – Я – приеду, приеду! Я вам книжек привезу! И сказал учителю, выплывая из класса: – Отпустите-ка их домой! Он вывел меня за руку в сени и там сказал тихонько, наклонясь ко мне: – Так ты – сдерживайся, ладно? Я ведь понимаю, зачем ты озорничаешь! Ну, прощай, брат! Я был очень взволнован, какое-то особенное чувство кипело в груди, и даже, – когда учитель, распустив класс, оставил меня и стал говорить, что теперь я должен держаться тише воды, ниже травы, – выслушал его внимательно, охотно. Поп, надевая шубу, ласково гудел: – Отныне ты на моих уроках должен присутствовать! Да. Должен. Но сиди смиренно! Да. Смирно.
Алексей Максимович Горький. | |||||||||||||||
|
© Православный просветитель
2008-24 гг.